Джон Пэрис - Кимоно

Асако рассматривала теперь здания, высокие, четырехугольные, как тюрьмы, и низенькие туземные кровли. У каждого была маленькая платформа, «монохоши», где на солнце сушилось выстиранное белье — бумажные кимоно, полотенца, фланелевые юбки.

На дальнем конце улицы большое оштукатуренное здание с греческим портиком стояло поперек ее, закрывая проход.

— Что это? — спросила Асако, — похожее на церковь.

— Это больница, — отвечал Реджи.

— Но зачем здесь больница? — спросила она опять.

Яэ Смит чуть-чуть улыбнулась незнанию ее новой подруги о карах за грех. Но никто не ответил на вопрос.

Началось движение в толпе, оттесняемой от каких-то еще невидимых пунктов, как бы очищающей железнодорожный путь. В то же время вытягивание шей и шепот любопытства.

Толпа очистила середину улицы, лежащей как раз напротив. Полиция, выраставшая всюду, словно всходы драконовых зубов, разделила народ. И тогда по открывшейся таким образом дороге двинулась процессия, самая странная из всех, какие только видел Джеффри Баррингтон.

Высоко над головами толпы показалось что-то похожее на оживленный автомат, движущаяся восковая фигура, наряженная в великолепную белую парчу с красными и золотыми вышитыми изображениями фениксов и громадный красный шарф, завязанный спереди бантом. Толстые, набитые ватой и обшитые красным рубцы пол топорщились, приподнимались и обнаруживали края массы платьев, надетых одно на другое; все это похоже было на артишок со множеством листьев. Из-под монументальной прически, усаженной, как кожа дикобраза, булавками и украшенной серебряными блестками и розетками, выглядывало белое маленькое лицо с неподвижным взглядом, совершенно лишенное выражения, крайне неестественное, сплошь покрытое блестящей эмалью — лицо китайской куклы.

Это возвышалось над серой толпой, как яркий световой столб. Оно продвигалось медленно, потому что было поднято над толпой с помощью пары черных лакированных галош, с платформами высокими, как ходули. С каждой стороны было по маленькой фигурке, тоже разукрашенной, — дети лет девяти-десяти, маленькие служанки «комуро». Если бы они не были так малы, можно было бы счесть все это за движущуюся Голгофу, причем они играли бы роль разбойников по сторонам распятого. Они должны были поддерживать эту царственную красавицу и в то же время расправлять и выставлять напоказ ее длинные, расшитые рукава, вытянутые в стороны, как крылья.

— Если бы меня так нарядили, и я бы привлекал мужчин, — не удержался от кощунственного заключения Реджи.

Блистательная фигура и два ее адъютанта двигались в тени громадного церемониального зонтика из желтой масляной бумаги, похожей на тонкую кожу, на старинный пергамент; на нем китайскими знаками было написано личное имя леди, удостоившейся этих почестей, и название дома, в котором она обитала. Древко этого зонтика, в восемь или девять футов длиной, держало неуклюжее создание, одетое в голубую ливрею японских ремесленников — род табарды, платья герольдов, и в узкие панталоны. Он все время покачивал изогнутое древко зонтика вперед и назад, сообщая этим его диску волнообразное движение. Следовал он за королевой медленной и странной походкой.

При каждом шаге он на несколько секунд замирал с высоко поднятой ногой в позе дрессируемой лошади, и в это время его карликовое тело сводили дьявольские конвульсии, как ангела ужаса на картине Дюрера. Он казался домовым, насмешливым бесом, «шпильманом» средневековых мираклей, чей резкий смех раздается в пустой комнате, когда выпита последняя чаша, истрачен последний грош и мечтатель пробуждается от своих сновидений.

Позади него шли пять или шесть мужчин, несущих громадные овальные фонари, на которых также было обозначено название дома, а потом представительная коллекция должностных лиц этого высокого учреждения, несколько старух с хитрыми лицами и толпа мужчин нахального, порочного и преступного вида. «Ойран» (главная куртизанка) дошла до перекрестка. Здесь, механически или как бы под влиянием магнетизма, она медленно повернулась налево. Она прошла к одному из маленьких туземных домиков, построенных на старинный лад, на улице, по которой пришли Баррингтоны. Здесь зонтик опустили к земле. Красавица нагнула свою голову с монументальной прической, чтобы пройти в низкую дверь, и уселась на куче подушек, приготовленных для ее приема.

Тотчас же внимание толпы было привлечено другой такой же процессией, которая показалась с противоположной стороны. Новая ойран, наряженная в голубое, с золотым шарфом, вышитым изображениями вишневых цветов, поддерживаемая также двумя маленькими помощницами, приковыляла к другому домику.

После ее исчезновения сразу показалась третья процессия.

— Ах! — вздохнула Асако. — Какие красивые кимоно! Откуда они берут их?

— Кажется, — сказала Яэ, — некоторые из них очень древние. Они год за годом переходят от одной девушки к другой.

Яэ, со своей извращенной душой, думала, что, пожалуй, этот единственный день полного триумфа, когда представляешь собой воплощение красоты на земле, чувствуешь восхищение и страстные желания этого громадного сборища мужчин, горячей волной теснящихся к живому телу, стоит целых годов рабства, унижения и болезней.

Джеффри смотрел, пораженный тем, что факт проституции выставляется без всякой стыдливости, как публичное зрелище. Ненависть и презрение вызвали в нем эти скотоподобные мужчины, которые сопровождали девушек и, видимо, жили за счет их позора.

Реджи же интересовало, о чем могут думать эти создания, наряженные с таким блеском, что их личность, как у детей-королей, совершенно терялась в огромности того, что они собой символизировали.

Ни улыбки, ни проблеска сознания нельзя было уловить сквозь неестественную белизну их лиц. Но не могли же они быть такими автоматами, какими казались? Горды ли они своим нарядом и драгоценностями? Рады ли они такому рекламированию? Бьется ли сердце у них для какого-нибудь одного мужчины или их тщеславие упивается поклонением толпы? Обращаются ли их мысли назад к бедной ферме и работе на рисовых полях, к убогой лавчонке и шуму маленького городка, к упивающемуся саке отцу, продавшему дочь в дни ее невинности, и первым поражающим впечатлениям их новой жизни? Может быть. А может быть, они совершенно поглощены заботой о сохранении равновесия, ступая в своей высокой обуви; может быть, и просто ни о чем не думают. Реджи, бывший невысокого мнения об умственных способностях необразованных японок, думал, что последнее предположение всего вернее.

— Хотел бы я знать, что это за домики, куда они входят, — сказал он.

— О, это чайные домики Йошивары, — с готовностью сообщила Яэ.