Николай Новиков - Предвыборная страсть

— Ты отлично выглядишь, Лера, — пробормотал он. — Я бы с удовольствием занялся с тобой любовью, ты сейчас просто с ума меня сводишь. Но не могу. Нужно ехать в городской ДК, предупредить народ, чтобы сегодня не ждали тебя. Болезнь подкосила нашего лидера, она нуждается в покое и никого не желает видеть. Вот оно как бывает.

Она замотала головой, замычала. Агеев вытащил из ее рта полотенце.

— Немедленно развяжи меня!

— Прости, дорогая, но я не могу допустить, чтобы ты рисковала своей жизнью. Я долго молчал, но сейчас дело принимает серьезный оборот. Эти негодяи не собираются шутить. Поэтому ты останешься дома.

— Борис, ты свихнулся?

— Это ты свихнулась, Лера. Только работа, только выборы, кандидаты, депутаты, осточертело все! У меня, по сути, нет жены. Я сам себе готовлю ужин, завтрак, обедаю в столовой. Я уже и сплю один! Это правильно? Сколько можно терпеть? Дума, Москва! На кой черт мне нужна Дума и Москва? Я и здесь отлично себя чувствую. А там?

— Развяжи, мне больно. И потом… я ведь совсем голая! Развяжи! — взвизгнула она, теряя терпение.

— Будешь орать, я тебе снова рот заткну, — пригрозил Агеев. — Или пластырем заклею.

В глазах Леры мелькнул испуг, но тут же его сменила неудержимая ярость.

— Подлец! Тебе это не сойдет с рук! Ты пожалеешь о самоуправстве, о рукоприкладстве! Я предупреждаю: это уголовное преступление, нападение на кандидата с целью отстранить его от участия в предвыборной кампании! Ты за это… под суд пойдешь, в тюрьму сядешь!

Она извивалась, пытаясь освободиться от своих пут. Но Агеев потрудился на совесть. Запястья рук за спиной были крепко связаны липкой лентой, развязать их без посторонней помощи было невозможно. Так же крепко были связаны и ноги у щиколоток. Борис довольно усмехнулся:

— Зря стараешься, Лера.

Она замерла, огромные зеленые глаза наполнились слезами.

— Ты… серьезно? Боря, ты отдаешь себе отчет в своих действиях? Это же… равносильно провалу всей моей избирательной кампании! Ты знаешь, сколько сил я потратила на нее?!

— И сколько нервов отняла у меня. Не ожидала, что я способен на такое, да? Я и сам не ожидал, Лера. Извини, но я должен оставить тебя здесь в таком виде. Нет, не здесь…

Он вскинул ее на плечо, перенес в свой кабинет, посадил в кресло, привязал к нему простыней.

— Вот теперь ты никуда не денешься. Рот я не стану тебе заклеивать, это было бы чересчур жестоко. Надеюсь, ты не вздумаешь кричать. Представляешь, что увидят люди, если им удастся прийти тебе на помощь? Какие слухи пойдут по городу? Довела мужа… до ручки! Ты же не хочешь, чтобы в городе говорили такое, верно?

Она молчала, с нескрываемым ужасом и ненавистью глядя на самого близкого человека, с которым она делилась и радостями своими и поражениями. Пыталась делиться… Хотелось понять, как же он мог так подло поступить с нею? И — не могла… Зато совершенно ясно было другое: он не изменит свое решение. Просить, умолять, угрожать, ругаться — бесполезно.

И она молчала.

— Я приеду часа через два, — сказал Агеев. — Спешить не буду. Скажу Лобанкину, что у тебя случился нервный срыв, и ты никого не хочешь видеть. Попрошу, чтобы он вежливо объяснил Чупрову и Бугаеву: разыскивать тебя не следует, это деликатный вопрос. Пусть сообщат всем собравшимся, что ты заболела. А потом, когда вернусь, мы поговорим о наших сложностях, ты позвонишь Юре, извинишься. Надеюсь, не замерзнешь, здесь тепло. Не скучай.

— У меня руки затекли…

— Пошевели пальчиками, и все будет хорошо.

— Что случилось, Боря? Тебе угрожают?

— Тебе угрожают, Лера. Тебе!

Он огляделся, выдернул телефонный разъем и унес аппарат в спальню. Потом плотно закрыл дверь в свой кабинет, подпер ее тяжелой тумбой, стоящей в прихожей.

Вот и все. Он выполнил их просьбу, Леры не будет на встрече кандидатов с общественностью города. Может быть, самое страшное уже позади.

О том, какими глазами он будет смотреть на жену, когда вернется, какими словами попытается объяснить случившееся, и как вообще они будут жить потом, Агеев старался не думать. И без того муторно было на душе.

О помощи и мечтать не приходилось, нужно было как-то выбираться самой. Для начала Лера попыталась выскользнуть из-под простыни, которой была привязана к креслу. Она стала напрягать руки и плечи, вытягивая толстый узел сзади. Потом ослабляла, потом снова напрягала, выгибаясь вперед. Простыня — не лейкопластырь, в конце концов ее объятия ослабли, и Лера соскользнула с кресла.

Но руки и ноги были связаны намертво. Она огляделась в поисках острого предмета, о который можно было бы перетереть лейкопластырь. Ничего такого не видно… Может, удастся выбраться в кухню, достать нож? Подпрыгивая, она приблизилась к двери, но все попытки открыть ее были безуспешны. Тяжелая дубовая тумба, заполненная старой и новой обувью, не желала сдвигаться даже на миллиметр.

А если попробовать перетереть пластырь о батарею отопления? Минут десять она изо всех сил пыталась это сделать, обжигалась, прислоняясь спиной к горячей батарее, но ничего не вышло. Был бы это шпагат, веревка — может, и получилось бы…

Лера добралась до дивана, повалилась на мягкий велюр. Она может передвигаться, но выйти из комнаты нельзя. Кричать, звать на помощь? Это исключено, он прав, если ее увидят в таком виде — конец всей карьере. Прошло то время, когда, свалившись с моста в пьяном виде, можно было оставаться любимцем народа. Позвонить… Он же унес аппарат, негодяй!

Позвонить! Он унес новый аппарат, кнопочный «Панасоник», но в нижнем ящике книжного шкафа должен быть старый, добрый польский аппарат! Его ведь можно включить в телефонную розетку.

Обрадованная этой идеей, она добралась до книжного шкафа, с трудом открыла нижний ящик, вытащила зеленый телефон. И представить себе не могла, как это трудно делать руками, связанными за спиной! Хорошо, что аппарат лежал в нижнем ящике и с самого краю — иначе не достать бы.

Теперь самое главное, чтобы он был исправен!

Промучившись минут пятнадцать, Лера воткнула разъем в телефонную розетку, поставила аппарат на стол, сбросила трубку. Длинный гудок показался приятнее аплодисментов, которыми встречали ее появление на трибуне. Можно позвонить…

Кому?

Замелькали в памяти имена, фамилии, номера телефонов. Друзья и подруги (почти все — бывшие!), знакомые и работники мэрии, служители закона, ответственные за ее личную безопасность… Мужчины — разве можно, чтобы мужчина увидел ее голую и связанную? Ни в коем случае! Женщины — о, это еще страшнее! Какая спасительница удержится от соблазна растрезвонить всему свету, что видела… Марина? Не дай Бог узнает!

Кому звонить?

Болели пальцы рук, болели ноги, нервная дрожь сотрясала все тело. Лера упала в кресло и заплакала-заскулила. Никто не видел мэра города плачущей, забыли уже, что она — женщина…