Николай Новиков - Предвыборная страсть

Так, значит, она есть, любовь? И это — неподвластное разуму, всепоглощающее желание кого-то видеть, слышать, быть с кем-то рядом, прикасаться к его руке, к его щеке, к его губам и всем телом чувствовать сладостный плен его прикосновений? И не бояться выглядеть смешной, глупой, распущенной? И дрожать, слушая банальнейшие фразы, которые тысячи лет говорили люди в таких случаях, радоваться подаренному цветку, со слезами на глазах смотреть в глаза любимого? А в них такое, что волна сладостного тепла захлестывает с головой и уносит…

Еще пару дней назад, услышав о любви, она снисходительно усмехнулась бы — делать людям больше нечего!

Давным-давно она изведала это чувство, захватившее ее с такой силой, что даже родители, уважаемые, любимые родители, изумились, когда узнали: их девочка встречается с парнем, чья мать торгует в овощном магазине, и категорически отказывается его забыть! Умница, отличница, секретарь комитета комсомола школы — и хулиганистый парень, сын торговки! А самое страшное — она прямо-таки бредит им, ничем не отвлечь девочку от опасного увлечения!

А она уже знала сладкий вкус его губ, волнующие ласки его рук, и с утра до вечера главным ее занятием было ожидание встречи с любимым. Сбегала из дому, спускалась по водосточной трубе с третьего этажа, когда родители запирали ее в квартире, устраивала им истерики, грозилась порезать себе вены… Родители были в панике — это их девочка?! Они не знали, что сын торговки заменял ей весь мир, был для нее и настоящим и будущим. О прошлом она тогда не думала.

А потом, в ночь перед расставанием, случилось то, что и должно было случиться, — она отдалась ему на берегу темной реки, испытала боль, рождающую счастливую улыбку на сухих губах, и сладостное блаженство, вызывающее светлые слезы. И боль, и радость, и смех, и слезы — все это казалось истинным счастьем. И возможно оно было только с одним человеком, с ним, с любимым!

А может, она слишком рано это узнала?

Или чувства были обострены до предела близкой разлукой на долгие два года? Одна мысль об этом рождала в душе самую настоящую истерику…

Позже, когда она думала, что он предал ее, боль не физическая, а душевная была такой же невероятной силы, как и счастье на берегу темной реки. В Ростове-на-Дону за пять университетских лет она встречалась с двумя парнями, два раза уступила страстному любовному лепету и оба раза пожалела об этом: ничего похожего она не почувствовала. И уверилась в том, что без огромной, всепоглощающей любви заниматься этим не следует.

Вернувшись в Прикубанск, она много работала, пытаясь заглушить душевную боль. Трудно было справиться с нею в одиночку, и тогда она вышла замуж. Борис ей нравился, и казалось, нужно просто привыкнуть к нему, к мысли о том, что теперь он ее любимый, муж, единственный мужчина. И то, что было когда-то, вернется. Она страстно желала хоть на миг единый снова почувствовать незабываемое блаженство, просила, требовала этого от Бориса, от своего тела. Но шли месяцы, годы, и постепенно становилось ясно: что было с любимым, вернется только с ним. Красивый, респектабельный, остроумный, любящий мужчина не мог заменить угловатого парня.

Постепенно она поняла, что страшный, подлый удар, полученный в неполные восемнадцать лет, лишил ее возможности любить. В душе никогда не будет того восторга, а тело никогда не наполнится тем сладостным трепетом. И ничего тут не поделаешь. Это было похоже на гибель отца в автомобильной катастрофе и смерть матери вскоре после этого. Их невозможно вернуть, и любовь — тоже. И своего нерожденного ребенка…

Но жизнь не кончалась на этом, оставалась работа, которая позволяла не думать о потерях. Работа, работа, работа. А супружеское ложе — что ж, это напоминало скучное заседание, которое должность не позволяет пропустить.

Смешно и грустно было видеть влюбленных сотрудниц мэрии — она-то знала, это скоро пройдет. Смешно было наблюдать за целующимися парочками на улицах — идиоты, не могут спрятаться от посторонних глаз! Что хотят показать? Кому хотят доказать?! Лучше бы делом занялись! Любовь у них? Любви нет, есть неудовлетворенные сексуальные потребности переходного возраста, их стыдиться нужно, прятать от глаз людских, а не выставлять напоказ!

И вдруг все изменилось.

Любовь есть! Она столь же прекрасна, как и шестнадцать лет назад! И женщина в тридцать четыре года способна прыгать на одной ноге по квартире, как неразумная десятиклассница, думая о предстоящем свидании, что Лера и делала все утро. А еще примеряла купленную когда-то мини-юбку — вместе с замшевыми сапогами-ботфортами она делала мэра города очень соблазнительной длинноногой красоткой. Жаль, что нельзя в таком виде появиться в мэрии.

Нель-зя.

В машине, по дороге в мэрию, она улыбалась, вспоминая вчерашнюю прогулку под дождем. Где-то в глубине души копошились сомнения: как ты могла позволить такое? Что подумают люди, если увидят? Окстись! Но не они определяли ее поведение.

В «аквариуме» ее встретили удивленные глаза секретарши. Марина смотрела так, будто впервые видела свою начальницу.

— Вы отлично выглядите, Валерия Петровна, — пробормотала она.

— Это тебя удивляет? — весело спросила Лера.

— Да нет, почему же… Просто…

— Продолжай, мне интересно знать твое мнение.

— Столько дел, такое напряжение вокруг. И выборы в Думу, и выборы нового мэра, и новогодние праздники… Голова кругом идет, а вы сегодня такая… будто заново на свет родились.

— Никому не запрещено иногда рождаться заново, — усмехнулась Лера. — Не так-то это просто, но иногда случается.

Она направилась в кабинет, но, подойдя к двери, резко обернулась. Марина смотрела на нее с откровенным презрением! Лера вернулась к столу секретарши, которая, опустив глаза, принялась перебирать бумаги на столе. Понятно было: Марина что-то знает. Сама догадалась, подслушала, подсмотрела, а может, Стригунов подсказал — неважно. И не просто знает, а еще и осуждает ее за это. Почему? Лера тоже знала, что Марина — любовница Стригунова, доносчица, сплетница, но относилась к этому спокойно. В конце концов, у каждого есть недостатки, и если они не мешают работе, не стоит обращать внимания. А вот Марина не только излишнее внимание уделяла поведению других, но и судила. По какому праву?!

Лера наклонилась, упершись длинными пальцами в полированную столешницу, жестко и внятно сказала:

— Марина, порядочный человек умеет сдерживать свои отрицательные эмоции. Непорядочный тоже, если ему это выгодно. И только дурак способен на такое, что позволяешь себе ты.

— Что вы, Валерия Петровна, — залепетала Марина, опуская глаза. — Вы, наверное, неправильно меня поняли.