Николай Новиков - Предвыборная страсть

Подполковник с яростью погасил сигарету в хрустальной пепельнице, помолчал, разглядывая свои руки — на костяшках пальцев остались ссадины. Но не о ссадинах думал Чупров. Понял, кто был в спальне Вашурина, если Катя уехала два дня назад. Лебеда! Вот почему его не смогли взять, хотя перекрыли все дороги, проверили все места, где мог скрываться хозяин «Кавказа». Мог бы, мог одним ударом блестяще завершить расследование! Мог…

— Я не знал об этом. Как раз сегодня хотел поговорить с Екатериной Вадимовной… — сказал Чупров первое, что пришло в голову.

— Плохо работаете, Дмитрий Семенович, совсем плохо, — важно сказал Лобанкин. — Такие вещи вы просто обязаны знать! Жена главного подозреваемого уехала в Москву, а вы все собираетесь поговорить с нею!

— Плохо, — согласился Чупров.

Телефонный звонок избавил его от необходимости выслушивать суровую критику Лобанкина, который, по-видимому, уже чувствовал себя хозяином в городе. Три пары глаз с напряжением следили за тем, как Чупров разговаривал с Захаровым.

— Барон подтвердил свои показания, — сказал Чупров, положив трубку. — Но не это главное. Бугаев пришел в сознание, теперь врачи утверждают, что он будет жить. Здоровый организм… да. Пришел в сознание, и первые его слова были: стрелял Лебеда. Минут через десять Истомин будет свободен.

— Ура! — закричала Маша и бросилась Лере на шею. — Только вы могли сотворить это чудо, какая вы молодец, Валерия Петровна! Я искренне желаю вам счастья, вы заслужили его!

— Ты едешь со мной? — спросила Лера.

Маша мгновенно сникла, попятилась, отрицательно покачала головой.

— Нет, — прошептала она. — Мы с папой поедем домой. Главное сделано, Андрей свободен.

Вдруг ей вспомнилось уютное фотоателье на улице Пирогова, печальный, влюбленный взгляд Кости Богаченко… Она уже знала, куда направится сейчас — позировать для портрета в тургеневском стиле.

Лобанкин, раскрыв рот, смотрел на дочь. Он снова ничего не понимал.

Оставшись один, Чупров позвонил на железнодорожный вокзал, начальнику. А потом долго сидел без движения, постукивая крепко сжатым кулаком по столу. Его худшие опасения подтвердились. Вашурин заказал два билета в СВ — на одного?! Большой чемодан, о котором рассказал Васьков! Большой прохвост! И он, начальник милиции, — большой дурак!

Еще можно было перехватить бандита в Ростове, на любой другой станции, арестовать, блестяще завершить операцию. Да только вряд ли она будет для него блестящей. Видеокассета Вашурина вышвырнет начальника милиции из теплого кресла. Кому он нужен без кресла и должности?

Еще можно, но уже нельзя…

И значит, убийство Стригунова никогда не будет раскрыто. И взрыв в доме Платона так и останется окутанным тайной. «Добры молодцы» помельче начнут передел сфер влияния, вспыхнут кровавые разборки. В городе поползут слухи о мафии, коррупции, о неспособности милиции навести порядок в городе. И все это свяжут с уходом Агеевой с поста мэра. Мол, когда «правила» она, в городе было тихо. Новое руководство начнет искать козла отпущения и найдет… Кто им окажется — нетрудно догадаться.

А может, послать Васькова и нескольких парней из отряда Бугаева вдогонку за поездом? Убрать обоих — Вашурина и Лебеду?

Дорогое удовольствие. Да и беспорядки в городе все равно начнутся, и виновным сделают его. И кассета может появиться у того же Лобанкина в самый напряженный момент.

Уже — нельзя. Ничего нельзя изменить. И сожалеть о случившемся вряд ли стоит. Раз уж за ним следили, как-нибудь, где-нибудь да нашли бы компромат. Борю Агеева вон как подловили! Если ты никому не нужен — хоть в телефонной будке девочкой наслаждайся, никто не заметит. А если от твоих решений многое зависит — в самую темную ночь в самой темной спальне выследят. Чупров усмехнулся: ну и ладно! Тряхнул он стариной в тот вечер, долго будет вспоминать, как благосклонно покачивалась перед ним ослепительно-белая задница Кати. И блаженно улыбаться…

А с Вашуриным он еще встретится! И с Лебедой, если тот проживет хотя бы пару годков.

Гулкий стук шагов, противный железный скрежет, лязг холодного металла… И мысли не о свободе, а о том, что порой определяет судьбу человека. Чье-то мнение! Кому-то показалось: он преступник, убийца, он должен быть жестоко наказан. И в мгновение ока все изменилось. Не то что привычных «спасибо», «пожалуйста», «извините» не стало слышно — нормального человеческого отношения к себе он уже не заслуживает! Встать! Сесть! Руки за спину! Говори, сука! — и кулаком по лицу! Без предупреждения. Если б чувствовал за собой какую-то вину, а то ведь нет. Он такой же, как и те, кто командует им. Тогда почему?!

И вдруг тот, кому показалось, понял, что ошибся. И опять все изменилось. Можно идти по коридору, засунув руки в карманы куртки — какое блаженство! Здоровенный подполковник улыбается, предлагает сигареты, извиняется — могут, оказывается, они вести себя вполне вежливо. Ошиблись — бывает…

А тот, кто без вины пережил узаконенные издевательства, может после этого жить нормально?!

Андрей улыбался. Если рядом с ним будет Лера — тюрьма останется в памяти, как плата за счастье жить с любимой женщиной. Как еще одно (дай Бог — последнее!) испытание их любви.

Если рядом будет Лера.

Он вышел из ворот тюрьмы, задержал взгляд на белых, пушистых ветвях деревьев, вдохнул всей грудью свежий зимний воздух. Потом взглянул на Леру, стоящую у черной машины.

— Вот и зима наступила, да?

Господи, как она хотела броситься ему на шею, прижаться к нему крепко-крепко! Неужели все испытания позади? Неужели никто больше не сможет помешать им быть вместе? Не сегодня, не завтра, но это неважно! Лера опустила голову, чтобы скрыть навернувшиеся в глазах слезы.

— Зима… — тихо сказала она. — Закончилась эта противная слякоть и грязь…

— Ты все еще кандидат в депутаты? — спросил Андрей.

— А тебе не терпится увидеть меня в роли домохозяйки?

— Нет. Из тебя будет плохая домохозяйка. Я хочу, чтобы ты стала президентом… США.

— Почему США?

— Там тоже есть сумасшедшие, но и хоть какой-то порядок. В этой стране я не позволю тебе быть президентом.

— Не нужна мне никакая другая страна. Я могу быть здесь президентом… — Она улыбнулась. — Твоим личным.

— И не надейся. Ты всегда будешь для меня только любимой женщиной. Только моей, только любимой, только женщиной.

— Как ты угадал мои мысли? Я больше никем не хочу сейчас быть, устала ужас как. Только твоей, только любимой, только женщиной. Ради этого я все готова бросить. Может, и домохозяйка из меня какая-никакая выйдет?

— Я помогу тебе. Я буду рядом с тобой. Самое страшное, что со мной было после нашего свидания, — ощущение собственной беспомощности. Я ненавидел себя за это!