Мегги Леффлер - Диагноз: Любовь

— Да, до тех пор, пока Бен не заметил, что на конвертах нет адреса, только наши имена и дата, — ответила я, разворачивая еще один листок с мамиными каракулями.

13 октября, 1984…

Дорогой Саймон!

Я боялась, что ты позвонишь, хотя сама говорила тебе, что не стоит этого делать. Но когда ты ни разу не позвонил, я была ужасно разочарована.

Это было адресовано не нам с Беном. И это было гораздо интереснее.

Чайник засвистел, Мэттью выключил плиту, а бабушка заторопилась за чашками, поэтому я быстро отделила нужные страницы от остальных бумажек в коробке и спрятала их в карман.

Не более чем через полчаса наши чашки с «Эрл Греем» опустели, а бабушка исчерпала любимые темы, успев рассказать Мэттью, что Бен не раскрывает своего потенциала, а мой отец собирается «иметь отношения» со своей подругой до свадьбы. Каким-то чудом нам все же удалось убедить бабушку, что мы действительно опаздываем на встречу с папой.

— До свидания, Холли. И держи этого парня поближе к себе, он прекрасный упаковщик, — сказала Ева, помахав нам с парадного крыльца. — Да, и еще одно, Мэттью. Надеюсь, в следующий раз ты выдумаешь что-то получше изумрудного браслета, — менторским тоном добавила она, когда мы сели в машину.

С отцом мы встретились в доках Магати Ривер. Если он и заметил, что мы опоздали, то был слишком счастлив, чтобы обращать на это внимание. Папа улыбался и махал нам с борта девятиметровой яхты (его «Ноев ковчег» так и валялся на подъездной дорожке у нашего дома), которая принадлежала женщине, увозившей его в дом на берегу Чесапикского залива.

— Эй, ребята! — радостно закричал нам папа. — А ну все на борт!

За штурвалом стояла Карли, худощавая леди с выбеленными волосами и таким загаром, которого можно добиться разве что за несколько лет пребывания в открытом море.

Мы на моторе вышли в море, после чего Карли и папа заставили Мэттью работать. Следуя их инструкциям, он натягивал канаты и возился с парусами. Поскольку все были слишком заняты и никто на меня не смотрел, я скользнула на нос яхты, где был только шум ветра и волн, разбивающихся о корпус. Я подумала о своем брате и друзьях, которые сейчас развеивают пепел Роксаны с борта лодки в Шотландии, и поняла, что собираюсь заняться чем-то похожим. Расправив вынутые из кармана листки, я начала читать.

13 октября, 1984…

Дорогой Саймон!

Я боялась, что ты позвонишь, хотя сама говорила тебе, что не стоит этого делать. Но когда ты ни разу не позвонил, я была ужасно разочарована. Однако это к лучшему, правда, потому что, если бы ты позвонил, мне пришлось бы говорить с тобой, а мы не могли говорить по тем же причинам, которые мешают нам увидеть друг друга… Тогда зачем я пишу это письмо?

Прошел почти год с тех пор, как мы в последний раз виделись: 23 октября, за два дня до того, как высадились наши войска. Я была так рада снова оказаться дома, что первые несколько недель скучала по тебе даже меньше, чем ожидала от себя. Я не говорю, что это не было больно. Просто к концу моей стажировки я пребывала на грани сумасшествия. Сначала было то Божье испытание, когда Уилл появился после нашей поездки к вулкану. Ну и шоу мы устроили на пляже в тот день! Все эти крики, назойливое внимание и охранники, которые интересовались: «Все ли в порядке, сестричка?» Потом нагрянули экзамены в середине семестра, а я не могла сосредоточиться, не могла находиться ни в чьем обществе. Если помнишь, я начала заниматься в маленьком чулане возле лекционной аудитории. Там был миллион коробок, сложенных штабелями до самого потолка, один стол и микроскоп, который я стащила с последней лабораторной. Представляешь, когда я утром вернулась туда, на столе лежал официальный бланк, на котором было написано: «Учеба в кладовой запрещена». Мне это показалось странным, словно они забыли, что заниматься можно во всем кампусе. Теперь я думаю, что это могла быть шутка… Возможно, это придумал Эрнест или Тор. Так или иначе, я была настолько выбита из колеи приездом Уилла и возможным распадом нашего брака, что начала представлять, как я страдаю от тех жутких вещей, о которых читала. Хуже всего была паразитология. У меня перед глазами постоянно стоял слайд Барнсворта, и я видела себя на месте того бедного парня, у которого из задницы торчали черви — жуткая аскаридозная инвазия! И вот наступил тот день, когда я перестала переживать и зубрить, выкроив время на то, чтобы выйти из кладовой и купить себе колы. А все уже говорили о премьер-министре Бишопе, которого сбросили во время государственного переворота. Думаю, нам стоило прислушаться к Вику и выбраться с острова раньше, пока у нас еще была возможность. Однако я не могла смириться со срочностью отъезда домой, поскольку не собиралась уезжать до Рождества. Это было похоже на преждевременные роды. Я знала, когда на самом деле должна рожать, и не хотела других дат. Конечно, коммунистам не было дела до моих семейных проблем, их не волновало, что я так сильно люблю тебя и что, уехав с острова, я, возможно, никогда не стану врачом. Они все равно убили Бишопа.

Я помню, как собирала свой чемодан, чтобы возвратиться домой. По улицам шли танки, и я ненавидела себя за то, что так влюблена и упряма, за то, что ставлю свои проблемы на первое место. Все, чего я хотела, — это оказаться снова дома и обнять моих детей. Я обещала Богу, что, если он поможет мне добраться домой живой, я буду верной женой, хорошей матерью и брошу медицину, как только увижу их снова. В общем, все те клятвы и обещания, которые человек дает, когда ужасно напуган. Но я была искренна.

И я все еще благодарна — благодарна Богу, благодарна Папочке. Мне стоило бы написать ему отдельное письмо и поблагодарить за то, что он арендовал нам рыбацкую лодку. Было так странно оставлять остров, помнишь? Я никогда не забуду, как обернулась и посмотрела на берег, когда мы отплывали. Меня удивило, каким безлюдным выглядит остров, который еще недавно казался полным жизни. Ну, некоторое время, по крайней мере.

В аэропорту Сан-Хуан я видела тебя в последний раз. Каким-то образом я уже знала об этом и даже сказала тебе, сжав твою руку, прежде чем влиться в окружающее нас сумасшествие. «Увидимся с другой стороны!» — сказал ты, проталкиваясь к таможне и иммиграции со своими чемоданами, а я, растерянная и напуганная, осталась с «Большой Бертой». Я решила, что ты хочешь встретить меня у ограждения, чтобы попрощаться, но ты там не появился. Я даже не смогла обнять и поцеловать тебя. Честно говоря, у меня не было времени расстраиваться, до тех пор пока автобус не повез нас к самолету и мой взгляд не наткнулся на валявшийся на дороге чемодан. Его содержимое разлетелось в стороны, и все могли это видеть. Спутанные чулки походили на разворошенный кишечник, а бумаги были подхвачены ветром. Только вид таких открытых ран заставил меня расплакаться, но автобус уже подъезжал к самолету, и мне пришлось взять себя в руки. И отпустить тебя.