Кристин Сэлингер - Семейные тайны

— Да, и он повеселился на славу. — Анна изогнула губы в улыбке и открыла глаза. — И, поскольку убирать все это месиво я намерена заставить Кэма и его братьев, настроение у меня отличное. А у тебя?

— Вполне. Я пришла извиниться за вчерашнее.

— За что?

Сибилл не рассчитывала, что ее перебьют. Она и так уже торчала у Куиннов дольше запланированного времени, разглядывая хаос и слушая бессвязный монолог хозяйки дома. Она прокашлялась и начала заново:

— За вчерашний вечер. Я нарушила все правила приличия. Ушла, даже не поблагодарив вас…

— Сибилл, я слишком устала, чтобы выслушивать твой бред. Никаких правил приличия ты не нарушала, и извиняться тебе не за что. И если ты сейчас же не прекратишь, я просто взвою. Ты была расстроена, взволнована и имела на то полное право.

Сибилл возмутилась. Вся ее тщательно подготовленная речь полетела к чертям.

— Право, не понимаю, почему люди в этой семье не желают выслушать искренние извинения за недостойное поведение, не говоря уже о том, чтобы принять их.

— Боже, если ты таким тоном читаешь лекции, — с восхищением промолвила Анна, — твои студенты, должно быть, сидят как вкопанные. Что же касается твоего вопроса, полагаю, это происходит оттого, что мы сами зачастую ведем себя недостойно. По идее, я должна бы предложить тебе присесть, но мне жаль твоих брюк, потому что я не знаю, какие еще мерзкие сюрпризы таятся здесь.

— Я не собираюсь засиживаться.

— Ты бы видела вчера свое лицо, — уже более мягко проговорила Анна. — Когда он смотрел на тебя и вспоминал. А я-то видела, Сибилл. Видела и поняла, что ты приехала сюда не из чувства долга, не из геройского стремления добиться справедливости. Наверное, тебе было очень тяжело, когда она увезла его тогда.

— Нет, это просто невыносимо. — У нее защипало в глазах. — Не хватает еще, чтобы я опять расплакалась.

— Плакать незачем, — тихо сказала Анна. — Просто я хотела, чтобы ты знала: я тебя понимаю. По роду своей деятельности мне постоянно приходится сталкиваться с чужим горем. Я видела и избитых женщин, и детей, которые регулярно подвергаются жестокому обращению, и мужчин на грани самоубийства, и стариков, брошенных погибать в нищете. Я переживаю за каждого, Сибилл. За каждого, кто обращается ко мне за помощью. — Она вздохнула и расправила пальцы. — Но чтобы помочь им, я должна держаться отстранен но, сохранять объективность, прагматизм, реально оценивать ситуацию. Если горе каждого я буду воспринимать как собственное, я не смогу выполнять свою работу. Я сгорю, выгорю дотла. И потому я стараюсь держать дистанцию.

— Да, конечно. — Болезненное напряжение, сковавшее плечи, постепенно уходило. — Иначе нельзя.

— Но с Сетом вышло по-другому, — продолжала Анна. — Он взял меня за душу с первой минуты, и я ничего не могла поделать. Пыталась, но не могла. Размышляя об этом, я пришла к выводу, что чувства к нему жили во мне всегда, еще до того, как мы познакомились. Сама судьба свела нас вместе. Ему было суждено войти в эту семью, а эта семья должна была стать моей.

Рискуя запачкаться, Сибилл опустилась на диван.

— Я хотела сказать тебе… Ты так добра к нему. Ты и Грейс. Вы обе столько ему даете. У него чудесные отношения с братьями, и плодотворное мужское влияние, безусловно, важно для мальчика. Но без женского участия, без того, что даете ему вы с Грейс, его жизнь была бы вдвое беднее.

— Ты тоже можешь многое ему дать. Кстати, он на улице, — сообщила Анна. — Никак не налюбуется своим парусником.

— Я не хочу его расстраивать. Мне пора идти.

— Твой вчерашний побег понятен и простителен. — Анна с вызовом посмотрела на нее. — Но если ты повторишь подобное и сегодня, это будет малодушием.

— Похоже, ты настоящий профессионал в своем деле, — помолчав с минуту, сказала Сибилл.

— Не спорю. Иди поговори с ним. Если мне удастся в ближайшее время подняться с кресла, сварю кофе.

Это нелегко, думала Сибилл. Нелегко идти по газону к мальчику, сидящему в симпатичном паруснике и грезящему о быстром скольжении по волнам. А собственно, на что она надеется?

Глупыш первым заметил ее и, навострив уши, с лаем кинулся к ней. Сибилл собралась с духом и вытянула вперед руку, пытаясь отвратить его от себя. Глупыш, принявший оборонительный жест за ласку, подпрыгнул, ловя ее пальцы.

Шерсть у него была теплая и мягкая, в глазах обожание, а морда до того потешная, что Сибилл невольно улыбнулась.

— Ты и вправду глупыш, верно?

Пес сел, поднял лапу и держал на весу, пока Сибилл ее не пожала. Удовлетворенный, он помчался назад к паруснику, где ожидал приближения гостьи Сет.

— Привет. — Мальчик остался сидеть на месте, теребя трос, отчего маленькое треугольное судно легонько покачивалось на воде.

— Привет. Ты еще не выходил на нем в море?

— Не-а. Анна не разрешила. — Он передернул плечом. — Будто мы утонем!

— Но день рождения-то тебе понравился?

— Да, классно было. Правда, Анна немного с… — Он осекся и посмотрел в сторону дома. Анна не любит, когда он сквернословит. — Анна взбесилась, что Джейк наблевал в ее машине, вот я и решил здесь поторчать, пока она отойдет.

— Пожалуй, это ты верно рассудил.

Повисло тягостное молчание. Оба смотрели на воду, пытаясь придумать, что еще сказать.

Сибилл взяла инициативу на себя.

— Сет, я не попрощалась с тобой вчера. Так уходить, конечно, некрасиво.

— Пустяки. — Он опять передернул плечом.

— Я не думала, что ты помнишь что-либо вообще из того времени, когда гостил у меня в Нью-Йорке.

— А мне казалось, что я все это просто нафантазировал. — Больно уж неудобно сидеть в паруснике, запрокинув голову. Сет выбрался на причал и примостился на краю, свесив вниз ноги. — Иногда мне снилось что-нибудь из той поры. Игрушечная собака и прочее.

— Твой, — тихо промолвила Сибилл.

— Да, смешной я был. Она никогда не рассказывала о тебе, вот я и решил, что просто все выдумал.

— Иногда… — Она отважилась сесть рядом с ним. — Иногда мне тоже так казалось. А та собачка у меня по сей день.

— Ты ее сохранила?

— Это все, что у меня осталось от тебя. Я ведь очень к тебе привязалась. Наверное, сейчас тебе трудно в это поверить, но я не преувеличиваю. Хотя не хотела привязываться.

— Потому что я ее сын?

— Отчасти. — Я обязана быть с ним откровенной, приказала себе Сибилл. — Знаешь, Сет, она никогда не была доброй. В ней заложено что-то уродливое, извращенное. Хорошо ей бывает только тогда, когда тем, кто с ней рядом, плохо. Я не хотела впускать ее в свою жизнь. Думала, пусть погостит у меня день-два, пока я найду для вас двоих подходящее жилье. Таким образом я исполнила бы свой сестринский долг и оградила себя от неудобств.

— Но ты не выгнала нас.

— Сначала я выдумывала всякие предлоги. Пусть останутся еще на одну ночь, потом еще на одну. А потом призналась себе, что не выгоняю ее из-за тебя. Думала, найду ей работу, жилье, помогу наладить жизнь и тогда ты все время будешь рядом. У меня никогда… Ты любил меня, — заставила выговорить себя Сибилл. — До тебя меня никто никогда не любил, и я не хотела это терять. А когда потеряла, взяла себя в руки и вернулась к прежнему образу жизни. Я думала больше о себе, чем о тебе. И теперь хотела бы как-то искупить вину за свой эгоизм.