Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая

— И что же вы собираетесь с ней сделать? — поинтересовался Франше.

— Для начала упечь ее за решетку… А потом суд и суровый приговор…

— Суд? А какое же можно будет выдвинуть против нее обвинение? Положим, всем известно, что она была любовницей Дюпарке. Но разве этого достаточно, чтобы вздернуть ее на виселице, пусть даже она и была когда-то простой служанкой гостиницы?

Недобрая улыбка на лице Бофора стала еще более зловещей.

— Господа, — произнес он, — наш друг Белен, колонист из Сен-Пьера, не так давно одолжил одну из своих лошадей некоему шотландцу по имени Реджинальд де Мобре. Этот самый Реджинальд де Мобре прибыл сюда на борту судна «Редгонтлет», что заходило, как вам известно, три дня назад, чтобы пополнить в Рокслане запасы пресной воды. Так вот, этот шотландский кавалер, Реджинальд де Мобре, нанимал лошадь специально, чтобы съездить в Замок На Горе!.. Белен, который сам рассказал мне об этом, был так удивлен, что засыпал шотландца вопросами. А тот с самым невинным видом спросил у него, по какой дороге надо ехать, чтобы добраться до замка, кто такая мадам де Сент-Андре, как она живет и каково ее состояние. В конце концов Белен не выдержал и прямо полюбопытствовал, что ему нужно от этой женщины. На что кавалер ответил: «У меня есть к ней поручение от ее супруга, господина де Сент-Андре, с которым мне довелось встретиться на Гваделупе…»

— Ну и что? — не понял Фурдрен.

— Как это ну и что? Неужели вам это ничего не говорит? Разве вы не находите странным, что женщина вроде этой, которая уединенно живет в замке под охраной пушек, что держат под прицелом не только форт Сен-Пьер, но также бухту и все стоящие там на якорях корабли, принимает у себя человека, с которым раньше никогда не встречалась, чужеземца, почти англичанина, так или иначе, человека из страны, которая, в общем-то, находится с нами в состоянии войны?

Франше, Фурдрен и Суае разом восхищенно присвистнули, отдавая должное ловкости Бофора и одновременно выражая некоторое недоверие относительно виновности Мари.

— Вот так! — проговорил авантюрист. — Тайные сношения с неприятелем! Это же ясно как Божий день! Этот Мобре, конечно, шпион. Впрочем, кое-кто видел, как он подробно срисовывал часть бухты со стороны форта! Нас беззастенчиво предают среди бела дня! Наш остров продают прямо у нас на глазах! Я уже не говорю про эту крепость, которая представляет постоянную угрозу для Сен-Пьера и из которой, как только я возьму власть в свои руки, я сделаю военный бастион…

— А что же мадам де Сент-Андре?

— Мадам де Сент-Андре, должно быть, пыталась продать нашу свободу в обмен на свободу своего любовника, и, можете поверить мне на слово, она лишится головы за предательство!

Десяток мужчин, которые услышали эти слова Бофора, невольно вздрогнули.

Но главарь бунтовщиков стоял на своем:

— Поверьте, я знаю более чем достаточно, чтобы осудить ее на смертную казнь!

— Вот уж никогда бы не подумал! — признался Лазье, уже не сомневаясь в виновности Мари, но все же исполненный к ней сострадания.

Бофор ухмыльнулся.

— Если вы думали, будто я ходил на эти приемы в Замке На Горе, чтобы упиваться губернаторскими винами или любоваться этим дьявольским отродьем, то вы глубоко заблуждались! Я все видел! Я знал, что делал!.. Впрочем, видать, она об этом догадывалась, потому что в последнее время, то есть перед тем, как генерал по глупости угодил в руки командора, мадам де Сент-Андре уже больше не приглашала меня в гости… И я знаю почему: потому что эта женщина продала душу дьяволу в обличье этого канальи Лефора! Ха-ха! Но обещаю вам, друзья мои, что очень скоро мы сведем все свои счеты!

Стража провела Ива Лефора в кабинет Лапьерьера, где в отсутствие последнего, как его заверили, оно продлится весьма недолго, он с зажатой под мышкою шпагою мерил шагами комнату.

Лакированные сапоги его так и сверкали. Он даже до блеска начистил эфес своей шпаги и пистолеты. Так что выглядел весьма импозантно, с высоко вздернутым подбородком, в мундире без единой лишней складочки и шляпе, украшенной целым букетом цветных перьев.

Он подошел к окну и внимательно осмотрел большую парадную залу, окна которой были настежь открыты. В последний раз он оценил на глазок все расстояния, выверил позиции, где должны стоять его люди, высоту подоконников, на которые им предстоит опереть дула своих мушкетов.

Он подумал, куда бы лучше поставить отца Фовеля, того самого монаха-францисканца, которому он поручил идти впереди с большим деревянным распятием, специально на этот случай позаимствованным в часовне, чтобы святому отцу в случае чего было где укрыться от ответных выстрелов; однако времени на раздумья у него уже не оставалось, ибо в тот момент он услышал, как двери кабинета отворились, и повернулся, чтобы лицом к лицу встретиться с Лапьерьером.

Тот вошел и быстрым шагом направился к своему рабочему столу, небрежно бросив бывшему пирату:

— Мой дорогой Лефор, мадам де Сент-Андре говорила со мной о вас, и в самых лестных выражениях… Весьма сожалею, что злые языки Сен-Пьера распускали на ваш счет слухи, лишенные всяких оснований… Ясно, что мятежникам весьма выгодно распространять эту клевету, но, к счастью, мы не попались на эту удочку!

Лефор кашлянул, однако лицо его оставалось совершенно непроницаемо.

— Итак, — снова заговорил Лапьерьер, несколько смущенный молчанием собеседника, — мадам де Сент-Андре сообщила мне, будто у вас есть какой-то план… план, с помощью которого мы сможем навсегда избавиться от мятежников… Это правда? Я вас слушаю…

Лефор поерзал в своем кресле, еще раз покашлял, дабы прочистить горло, положил на подлокотник кресла свою шпагу и, набрав в легкие побольше воздуху, проговорил:

— Господин губернатор, мне неизвестно, что именно говорила вам на мой счет мадам де Сент-Андре. Зато я отлично помню, что говорил ей я сам касательно тех отношений, которые должны установиться между нами двоими… Спешу уточнить, что они могут стать вполне сердечными… Однако между нами по-прежнему остается нечто, что стесняет меня в движениях, словно чересчур узкий камзол. И с этим нам надобно покончить, чтобы мы могли говорить с вами как мужчина с мужчиной!

— Но послушайте, Лефор, — заметил Лапьерьер, который чувствовал себя все более и более неловко, — разве я уже не сказал вам, что не придаю никакого значения тем гнусным сплетням, которые распространяют здесь на ваш счет?

— Вижу, вы меня не вполне поняли, господин губернатор… В таком случае, позвольте напомнить вам, что однажды вам угодно было сделать одно весьма неучтивое замечание по поводу мрачного имени, которое я ношу — Ив Лесеркей, Ив Могила. Не я его выбирал. Будь у меня такая возможность, — я бы, конечно, предпочел другое, скажем, Лефор, Силач, правда, это всего лишь прозвище, зато оно прилипло ко мне, как чулок к ноге! Однако я этим вовсе не горжусь. Я достаточно скромен, чтобы довольствоваться тем, что имею, и достаточно горд, чтобы кичиться самыми простыми вещами, которые мне достались…