Джоанна Бриско - Будь со мной

— Давай поговорим позже, — еле смогла проговорить я. — Пожалуйста…

— Ты можешь поспать, — мягко отозвалась она. — Попытайся сейчас заснуть, тебе могут понадобиться силы.

Картонный дух, исходивший от фланелевого одеяла тети Нанды, перемешался с невидимыми кружевами ароматов Сильвии, в уютном запахе собственной печали и волос, раскинувшихся по подушке, ощущался ее привкус. Я все еще прислушивалась к двери, вдруг Ричард все-таки найдет способ разыскать меня и появится.

Сильвия прикоснулась к моей шее. Легла рядом, свернувшись калачиком. Я отодвинулась. Подумала, что похожа на моллюска, раскрывающего створки раковины перед тем, как метнуться в сторону.

— Я не могу заснуть, — сказала я, хотя понимала, что сознание за это время уже несколько раз то покидало меня, то возвращалось, боль в животе отступала. Шум грузовых машин, с грохотом перелетающих через ограничители скорости, далекий вой сирен и шипение ночных автобусов вплеталось в полусны о Ричарде, Сильвии, боли. По реке поднимались полицейские катера. Меня словно окутало неподвижным облаком тумана; не смыкая глаз, я видела себя девочкой. Было слишком жарко. Я то ощущала приступы дурноты, то, наоборот, чувствовала себя прекрасно, но собственное тело казалось мне чужим.

— В ту ночь я тоже не могла заснуть, — сказала Сильвия.

— В какую ночь?

— Ночь перед… ночь перед той ночью, которую мы с тобой провели вместе.

Она прижалась ко мне, обхватила меня руками, положила сверху согнутую в колене ногу. Я по-прежнему лежала к ней спиной, старалась дышать медленно, чтобы не вызвать новых приступов боли. Перед глазами у меня высился незнакомый шкаф, каменной стеной с башнями уходил вверх и терялся где-то в жаркой темноте. Если я буду лежать неподвижно и спокойно, ребенок успокоится. Она еще не готова.

— Я знала, что в ту ночь не засну, потому что уже тогда, уже тогда они собирались послать меня обратно в школу.

— Да? — еле слышно проговорила я.

— Помнишь? Перед тем как ты уехала?

— Нет.

— Что ж. Ладно. Семестр еще не начался, а они уже хотели отправить меня обратно в Париж. Жила там одна… бывшая коллега матери, к которой меня хотели направить. Я была как ребенок, родители которого живут в колонии.

— Бедная, — я погладила ее по руке.

Я уткнулась в подушку и стала беззвучно молиться, чтобы с ребенком ничего не случилось.

— Я начала думать о смерти, — сказала Сильвия. — Ночью я не могла заснуть. С тобой такое когда-нибудь было? Это совсем не то, что не ложиться до самого утра, а потом заснуть. Особенно когда ты еще ребенок. Это похоже на пытку, маленькую смерть.

— Конечно…

— Мне нужно было что-то делать, — ее речь стала немного быстрее, французский акцент теперь слышался явственнее. — Я спустилась вниз… Пошла в кухню и по дороге услышала голос матери. Она была наверху. Наверху с ребенком! Не знаю, куда ушла няня. Мать, которая по ночам почти всегда была пьяна, лежала с ребенком. Потом я услышала, что она поет. Напевает вполголоса. Из-за этого все и случилось. Из-за этого чарующего звука, который напоминал пение русалок. Она пела. Это было так красиво. Раньше я никогда не слышала таких звуков. Мне так хотелось слушать и слушать. Так хотелось! И тогда я поняла… мне нечего было терять. Нечего! Я обрела свободу.

— Боже мой, Сильвия.

— Я несколько раз ударила себя по голове. Это было единственным, что я могла сделать. У меня возникла мысль разбежаться и размозжить голову, верх черепа, о стену, об определенный участок стены рядом с окном. Об этом я думала, когда лежала и не могла заснуть, и перед глазами у меня волнами проплывало изнеможение.

— Сильвия, — шепотом произнесла я в темноту. — Не надо.

— Вместо этого я стала ломать деревянные ложки. Я прикладывала их к черепу и жала до тех пор, пока они не ломались. Они дрожали у меня в руках. Мозг понемногу отключался. Мне это было нужно. Я жала все сильнее и сильнее, пока боль не становилась нестерпимой и непрерывной, все быстрее и быстрее, и мне казалось, что это правильно. Я наказывала себя за то, что была мразью, дрянью, я продолжала истязание, но потом мне стало страшно. Я попробовала остановиться.

— О Боже, Сильвия, — я еле сдерживала слезы.

— На следующий день, вечером, я пошла в ту комнату, чтобы самой посмотреть на ребенка. То был твой последний вечер во Франции, любовь моя. Занавески над ней были прикрыты, она лежала на животе, подоткнув под себя ручки. Я никогда не забуду этого. Правда, она была похожа на ангела. Только тогда я поняла это. Наверное, ее бедная кровь перемешалась с пуйи-фюме [58] Сорт французского вина. . В первый раз в жизни я вдохнула ее теплое молочное дыхание, почувствовала запах пропитанных мочой подгузников. Она была такой спокойной. На верхней губе у нее был небольшой нарывчик. Мне захотелось поцеловать ее, прижать к губам. Она была такой милой, такой красивой, неудивительно, что мать хотела оставить ее у себя. Оставить, чтобы потом бросить? Нет, не думаю.

— Сильвия! — чуть не закричала я. — Перестань.

— Почему? Почему ты не хочешь слушать?

— Не хочу. Это неприятно.

— Но это часть моей жизни. Это вся моя жизнь, разве не так?

— Нет, Сильвия. Нет, — твердила я, качая головой. По мосту через реку прошел поезд.

— В тот вечер ты должна была прийти ко мне домой, мы собирались вместе незаметно уйти. Подальше от Софи-Элен. Ты мне казалась такой красивой, такой необычной, ты приехала из Лондона, города, где хоронят поэтов. Ты была прекрасна.

— Неправда, — сказала я. — У тебя была Софи-Элен.

— Софи-Элен… Она спасала меня все те годы, она была мне другом. Но я не переставала думать о тебе. Я так хотела тебя. Я не могла жить без тебя… годы шли, а это чувство только усиливалось. Я хотела снова лежать рядом с тобой на траве, чтобы все остальное мое детство перестало существовать.

Мои мышцы напряглись. Я судорожно глотнула воздух. Убрала ее руку с талии. Ремень снова сжался, и по телу растеклась боль.

— Дыши, — шепнула она и стала тереть мне плечо.

— Не надо, — попросила я. — Не прикасайся ко мне.

Я резко подалась в сторону, чтобы не чувствовать ее дыхание у себя на шее.

— О Господи, — воскликнула я. Встала и прислонилась к стене. Августовская жара выжгла в комнате весь воздух. Я уткнулась лбом в бороздки на обоях. Запах сделался невыносимым.

Схватки не прекращались, приступы боли были неожиданными.

— Сильвия, — простонала я. — Позвони в больницу.

— Ну что ты, милая! — сказала Сильвия. — Еще рано, любимая. Это только начало. Ты им еще не нужна.

— У меня преждевременные… — превозмогая боль, говорила я. — Еще слишком… слишком… сколько уже? — Я стояла, прислонившись к стене, и пыталась подсчитать сроки, но цифры никак не хотели складываться в недели, хотя раньше я в уме легко могла высчитать все до дня. — Тридцать…