Фрэнсис Шервуд - Ночь печали

— Мои верные последователи… граждане Вилья Рика де ла Вера Крус, богатого города Веракрус. — К этому моменту они уже имели прекрасный форт, тюрьму, конечно же, виселицу, небольшую часовню и скотобойню, хотя ему еще предстояло найти свиней, коров или овец в этой Богом забытой стране. — Нас ждет сама судьба. — Пот струйками стекал по его спине, и казалось, москиты заползли ему под кожу.

— Судьба… судьба… — прошелестело по рядам.

— Mis compañeros [2] Друзья мои ( исп .). , помните о Боге и знайте, что лишь Он может дать нам успех.

Кортес представлял успех как водяное колесо, вращавшее корзины, переполненные сокровищами так, что золото сыпалось через край. Сейчас его дела шли в гору, и, даже если корзины его судьбы начнут опускаться, он вобьет гвоздь во всю эту конструкцию и остановит вращение успеха. Кортес сменил позу, поставив ногу на камень и показав лицо в профиль, чтобы подчеркнуть свое благородство. Меч в щегольских ножнах висел у него на левом боку, кинжал болтался справа, а глубоко в ботинке был спрятан нож на случай, если его разоружат. На спине у него висели лук и колчан со стрелами, а рядом стояли аркебузы с дулами на треножниках — вдруг кому-то не понравится то, что он скажет.

Тем временем трудолюбивый как пчелка Берналь Диас, лучший из летописцев, устроился рядом на валуне. Подле него стояла банка с чернилами, а на поясе висели запасные перья.

Cinco de Mayo, años de nuestro señor 1519 [3] Пятое мая года Божьего 1519-го ( исп .). .

Это было написано в верхнем правом углу первой страницы. Летописец не знал, следует ли ему начать со слов «Его Величество» или «Меня зовут Берналь Диас дель Кастильо».

Когда-нибудь весь мир прочтет его книгу: «Завоевание». Берналь Диас дель Кастильо.

Когда люди будущих поколений спросят: «Кем был Кортес?», Берналь Диас даст ответ на их вопрос: «Наш предводитель был человеком, возглавлявшим каждый бой, не прятавшимся за спинами солдат и не искавшим убежища в палатке командира, как поступил бы трус. Он отличался благородством и в деяниях и в манерах, мудро чтил Бога и нес Слово Его язычникам, он был человеком…»

А может быть, следует начать по-другому: «Я, досточтимый Берналь Диас дель Кастильо, официальный летописец, верный писец, единственный автор книги о приключениях Эрнана Кортеса, идальго из Испании, колониста Гаити и Кубы, направленного на материк губернатором Кубы Веласкесом для исследований и торговли…»

А возможно, даже так: «Мы, отважные люди, направились к материку, покинув Кубу на наших одиннадцати кораблях 4 марта 1519 года… Преодолев опасности, что скрывало бурное море, мы увидели сушу, сперва остров Косумель, а затем Табаско, где мы плечом к плечу сражались со злобными, кровожадными дикарями и победили их, заслужив достойную награду — рабынь. Мы поднялись по побережью и основали город Веракрус, город Истинного Креста…»

Берналь Диас считал, что совершенно необходимо подробно описать каждую из четырнадцати лошадей, взятых в экспедицию, указать их имена и масть. Любая из них стоила дороже, чем единственный раб-негр по имени Аду.

— Господа… — вновь начал Кортес.

— Он назвал нас господами, — шепнул Аду дон Куинтаваль, — как будто мы тут короли.

Помимо успехов в фехтовании, Куинтаваль мог похвастаться прекрасной лошадью, что делало его ценным членом экспедиции. У него был прекрасный меч из каленой толедской стали, ботинки из кордовской кожи, раб-негр и двое слуг-индейцев с Гаити, которых звали Мануэль и Хуан. Худощавый, в роскошной одежде и с тщательно подстриженной бородой, дон Куинтаваль был похож на испанского гранда. Одежда Аду, шестнадцатилетнего раба, подходила к одежде хозяина, как будто он тоже приплыл из Европы. Его латы были сделаны во Франции немецким кузнецом, зеленая вельветовая туника изготовлена в Италии, бархатный камзол с высоким воротником — в Нидерландах, а шерсть для чулок состригли со спины английской овцы. В картину не вписывались лишь его босые ноги.

— Друзья мои, я собираюсь сделать вас королями, ибо миссия наша почетна. — Кортес сделал паузу, облизнул губы, сглотнул и приготовился объявить о своем решении, которое он принял еще в то время, когда вел переговоры с этим дураком, кубинским губернатором, его так называемым покровителем Веласкесом. — Мы здесь не просто для того, чтобы торговать, изучать страну, набирать новых рабов и спасать моряков, потерпевших кораблекрушение. Нет, мы пришли сюда с величайшей целью — ради короля, родины и Бога.

Берналь Диас записал это как «Бога, короля и родины», хотя и сомневался, не стоит ли написать «родины, Бога, короля и всей империи», потому что из Испании, освобожденной от мавров и объединенной в 1492 году под властью королевы Изабеллы и короля Фердинанда, изгнали всех евреев, а король Карл Пятый, внук королевы Изабеллы, по слухам, давал взятки налево и направо, чтобы добраться до короны Священной Римской империи, которая сделала бы его богатейшим землевладельцем во всей Европе.

— Мы прибыли сюда ради крестового похода завоевателей! — воскликнул Кортес, сжимая кулаки и вскидывая руки, как будто он бросал вызов самим Небесам.

Навигатору, картографу, плотнику и владельцу единственных часов Рафаэлю Нуньесу не нравилось выражение «крестовый поход». Крестоносцы убивали всех, кого видели: евреев в Европе и мусульман в Иерусалиме, оставляя за собой реки крови. Кортес и все остальные считали его выкрестом. Нуньес уныло взглянул на новенькую виселицу и достал носовой платок, роскошь, неизвестную всем остальным. Он снял очки и протер стекла, запотевшие от жары.

— Мои храбрые солдаты!

— Храбрые солдаты, — фыркнул Куинтаваль. — Да уж.

Аду кивнул, надеясь, что его хозяин прекратит привлекать к себе внимание.

— Господа? — не унимался Куинтаваль. — Земледельцы-неудачники из колоний, куда перестали поставлять рабов, лишившиеся работы ремесленники, предсказатель, который называет себя аптекарем, доминиканец и францисканец — вот те господа, к которым он обращается. Мы — четыреста слабаков, у нас даже нет умений головорезов, пиратов или бандитов.

Аду поднес палец к губам и приподнял брови, пытаясь предупредить своего хозяина, чтобы тот не болтал лишнего.

— После этой речи они убьют тебя, — шепнул Малинцин Лапа Ягуара, мясник.

— Ну тебя же не убили, — отметила Малинцин, знавшая, что в доме майя, где они жили раньше, хозяйка каждый день била Лапу Ягуара. Она била Кай утром, а Лапу Ягуара вечером, но Малинцин не трогали, потому что ее тело нельзя было портить из-за ее ночных обязанностей.

— Ты когда-нибудь потрошила рыбу? — вкрадчиво осведомился Лапа Ягуара. — Людей потрошить легче.

Малинцин сомневалась в том, что Лапа Ягуара убивал кого-либо опаснее кричащих индеек, домашних собак и ленивых ящериц. «С раздвоенной до носа губой и гнусавой речью он мог бы стать шутом и развлекать императора», — подумала она.