Фрэнсис Шервуд - Ночь печали

— А что вы везли? — спросил Кортес у Агильяра, так как не мог понять, что можно вывозить с Ямайки.

По слухам, Ямайка была холмистым, покрытым лесом островом, где золотом и не пахло.

— Рабов-индейцев. Мы перевозили их на Кубу. Они были скованы вместе и все погибли. Четырех белых взяли в плен майя. Эти два года я был рабом у касика, но глядите, глядите, что у меня есть. — Он вытащил из своей потрепанной хлопковой сумки Псалтырь в кожаном переплете с золотым тиснением. — Вот оно, мое спасение!

— А три других испанца?

— Один стал военачальником у майя. Он покрыл себя татуировками и проколол свое тело, теперь он носит кольца в губах и носу, его жена — майя, и дети тоже.

— Поразительно! — удивился Пуэртокарреро. — Как белый человек может отказаться от благ цивилизации?

— А двое других? — уточнил Кортес.

— Их принесли в жертву.

— Что ж, им не повезло, — поспешно сказал Кортес. Он не хотел, чтобы его офицеры (а главное, солдаты) думали о ритуале жертвоприношения. — Вам нужно нормально поесть. Una comida [16] Еда ( исп. ). , и побольше. К счастью, с нами священник, отец Ольмедо, который может вас исповедовать. А еще есть францисканский монах, брат Франсиско.

— Ах, bueno [17] Хорошо ( исп. ). , и как только мы вернемся в Испанию, я отправлюсь в паломничество в честь Сантьяго де Компостела, того самого, что выиграл решающую битву с маврами у Гранады.

Агильяр перекрестился, но, хотя он и сохранил свою веру, в паломничество идти не собирался. Теперь, когда его спасли, ему хотелось только одного — поспать в хорошей кровати, спать, спать, спать.

— Но мы не возвращаемся на Кубу или в Испанию. — Повернувшись, Кортес взглянул в его водянистые голубые глаза. — У нас здесь, в этой стране дикарей, очень важная задача, mi amigo [18] Друг мой ( исп. ). . Скажите мне, сеньор Агильяр, вы говорите на языке индейцев?

Агильяр трусливо оглянулся. Задача?

— Я говорю на наречии чонталь — это язык большинства племен на юге, но языком империи — науатлем — я не владею.

— Империи?

— Знаете ли, дон Эрнан Кортес, мой Псалтырь — это не новая отпечатанная копия. Это манускрипт. Мне нужно знать время моего освобождения, чтобы я мог помолиться должным образом. У вас есть часы?

— Нуньес, который час?

Нуньес вытащил маленькие настольные часы из рюкзака.

— Десять часов, господин.

— О господи, что это? — опешил Агильяр. — Похоже на дело рук дьявола.

— Успокойтесь, Агильяр. Это не дело рук дьявола и не чудо. Это часы, сделанные человеком. Настольные часы. В большинстве городов Европы такие часы висят на главной башне и называются башенными часами, а наши — их маленькая копия. Нуньес со своими часами, так сказать, у нас на должности городского глашатая. Ходят слухи о том, что сейчас уже изготавливают часы на цепочке, похожие на маятник, а также наручные часы, которые можно носить как браслет. Пришло новое время, время чудес. Но к делу, Агильяр. Что вы знаете о золоте?

— Такие маленькие часы?

— Золото, сеньор Агильяр. У индейцев есть золото? Реки золота, горы серебра, источники вечной молодости? У вас есть карта, которая укажет нам путь к золоту?

— Ах, tristemente [19] Сожалею ( исп .). , нет. Я слышал об источниках вечной молодости, которые искал во Флориде Хуан Понс де Леон. Золото находится на севере, и его контролирует император Мешико Моктецума.

— Император? У них есть император?

— Мир вообще странное место, — вставил Берналь Диас. — Дикари с императором?

— Поразительно, — добавил Пуэртокарреро.

— Это ты у нас поразительный, — сказал Альварадо. — И прекрати жевать свою бороду.

— Вы молоды, Берналь Диас, и успеете повидать еще много поразительных вещей, — отметил отец Ольмедо.

Ботелло удивился, не понимая, что имеет в виду отец Ольмедо, ведь сам падре до сих пор успел повидать лишь строки своей литании, рты прихожан, открытые как у голодных птенцов, да шествия монахов в рясах, заунывно читающих молитвы. Он, Ботелло, побывал в Париже, Мадриде, Праге и Венеции, а если ему удастся раздобыть немного золота, то он сможет вернуться в Европу в хорошей одежде и завести себе коня. А еще наймет кого-нибудь, кто будет ему читать. Он узнает тайны греков, римлян, арабов из Византии, иудеев из Северной Африки и вавилонян.

— Больше всего меня удивляет то, — сказал Кортес, — что мы пересекли океан, прибыли на неизведанные земли и встретили тут испанца. Вам это не кажется чудесным?

— С другой стороны, — вмешался Куинтаваль, — губернатор Кубы Веласкес сказал, что в наши обязанности входит поиск моряков, потерпевших кораблекрушение.

Кортес смерил Куинтаваля холодным взглядом, но вспомнил, что, к изумлению солдат, они обнаружили собаку, самку мастифа, отставшую от экспедиции на Юкатан год назад. Собака подошла к ним на побережье. Она жила и охотилась как дикий зверь, но не забыла белых людей и свою верность хозяевам. Для Кортеса это стало свидетельством того, что огромный мир, который, по словам астрономов-богохульников, не являлся центром Божьего мироздания, на самом деле все же был центром, знакомым, нечуждым местом. Ему нравились такие свидетельства, и потому он не нуждался в предсказаниях Ботелло, чтобы понимать их. По сравнению с этим часы казались просто игрушками. А вот подобные совпадения он считал настоящим чудом. Бог покровительствовал их завоеванию. Той ночью они устроили роскошный праздник на борту «Санта-Марии» в честь первой победы над индейцами, спасения Агильяра, прекрасной апрельской погоды, а еще того, что они заполучили двадцать женщин и новую собаку. Ботелло играл на гитаре — инструменте, завезенном в Испанию маврами, а Альварадо подыгрывал ему на флейте. Все танцевали под мелодии песен «Сеньорита Бонита», «Когда-нибудь я женюсь на тебе — Algún día yo me casaré contigo» и «Целуй меня еще, уродливая шлюха — Bésame otra vez, tú puta horrible». Более того, Кортес пригласил Агильяра в свою каюту. Войдя в эту святая святых, преисполненный благодарности Агильяр попытался отвесить рыцарский поклон, встав на одно колено и подметая пол шляпой. «Какой же он угловатый, — подумал Кортес, — и тощий, словно тростинка. Этот человек неуклюж и бесполезен, солдат из него не выйдет».

— Итак, друг мой, присядьте. Давайте познакомимся поближе.

Агильяр уселся на высокий стул, которым пользовался Ботелло, исполняя обязанности парикмахера. Кортес же опустился в дантовское кресло с изогнутыми ножками и подлокотниками, сделанными из темного африканского красного дерева, сиденьем и спинкой из лучшей бычьей кожи. Агильяр, в испанском дублете, накидке, чулках не по размеру, обвисших штанах и большом бархатном берете с вислым пером, имел жалкий вид. Он не смотрел Кортесу в глаза, отводя взгляд. «Может быть, Агильяр — индейский шпион?» — подумал Кортес.