Наталья Голубева - Судьбы изменчивые лики

И это задевало Гедрюса. Он ничего не понимал. Столько женщин искало его расположения. «Что надо было этой особе? Еще раз доказать себе, что она все еще хороша, привлекательна, нравится мужчинам, обращает на себя их внимание? Или же это способ самоутверждения? Но зачем? У нее все это есть», — рассуждал он, делая вид, что слушает Анну. Она была хороша. В лучах уходящего солнца ее тело отливало бронзой, золотистые волосы играли переливами на легком ветру, посылаемом набегавшей волной. Гедрюс целый день жил предстоящей встречей. Эти эмоции… Они будоражили его воображение, мешали, радовали, вызывали гнев. Она понимала, что нравится, но вела себя так, будто ничего не замечает. Его приводило в бешенство это состояние. С ним играют, забавляются как с неопытным юнцом? Но это вовсе не походило на насмешку. В глазах читался интерес к тому, что он говорит, думает. Гедрюс невольно поймал себя на мысли, что уже давно ни одной женщине не открывал душу, в этом даже не возникало потребности. Теперь же ему казалось, что он успел рассказать этой незнакомке все, о чем думалось в последние десять лет, о чем переживалось, о каких-то своих чувствах, в которых сам не мог разобраться все эти долгие годы. Ему хотелось говорить об этом именно с ней. Произошло все так неожиданно, как-то само собой, как будто все это было предначертано судьбой. Она все понимала, но вовсе не давала советов, не восхищалась и не осуждала. Да в этом и не было никакой потребности. Он чувствовал, что его понимают, и то, что Анна увидела его как-то по-своему, особенно, льстило.

Даже их первая близость была как бы сама собой разумеющейся. Скорее это походило на встречу людей, которые долгие годы жили ее ожиданием, зная, что она обязательно произойдет. Казалось, что где-то, кто-то, и без их ведома, уже соединил души, мысли, подготовил сознание, ведя к ней по жизни.

Гедрюс с улыбкой вспомнил свое недавнее состояние, когда, просто не понимая как себя вести в неожиданно сложившейся ситуации, сказал совершенно глупую фразу: «Мы будем мечтать, как в юности, глядя на звезды, или целоваться?» Это произошло, наверное, от растерянности. Его постоянно преследовала неуверенность, неуверенность во всем — в действиях, в чувствах. Ему казалось, что он делает что-то не так, чего-то недопонимает, просто не понимает Анну, что не понимают его и общаются с ним лишь для того, чтобы в очередной раз доказать свои достоинства. А тут все оказалось совсем не так. Уютная прогулка перешла в уютное чаепитие, уютное чаепитие захотелось закончить просто уютным сном в объятиях красивой женщины.

Глядя тогда на спящую Анну и все еще ощущая тревогу от того, что какими-то неосторожными действиями он может разрушить эту идиллию, Гедрюс невольно вспомнил взгляд очень странного старика, которого, видимо, вынесли на набережную в этот июльский зной подышать морским воздухом и на какое-то время забыли. Он был в таких причудливых одеждах, что невольно обращал на себя внимание прохожих. На вид он казался таким слабым, немощным, но когда Анна поравнялась, Гедрюс вдруг увидел совершенно другого человека. Он ожил, в его глазах появились трепет, волнение и вовсе не было ощущения, что перед ними ко всему потерявший интерес человек. Казалось, что в тот момент на Анну смотрел красивый немолодой мужчина, который в ожидании свидания с желанной женщиной просто временно разместился здесь, на набережной. По тому, как они смотрели друг на друга, можно было предположить, что они уже давно знакомы. Во всем этом была какая-то тайна.

Солнце только всходило, но присутствовало ощущение, что вместе с ним на дюны наплывал зной. Эти часы были, пожалуй, самыми счастливыми. Здесь, вблизи этих волн, забывалось обо всем, что творилось вокруг в ставшем таким тревожным мире. Это было не мнимое, а вполне реальное ощущение свободы. Извечная перебранка задиристых чаек с так нелюбимыми воронами, утренняя морская прохлада, дыхание дюн, пробуждающиеся и начинающие свой путь облака создавали атмосферу умиротворенности. Хотелось оставаться в этом мире подольше или же вообще не покидать его никогда.

Казимир уже привык к тому, что вот-вот должна распахнуться калитка и в дюны выйдет она, вся такая юная, искрящаяся счастьем и беззаботностью. Не смея приблизиться, он всегда издали любовался ее красотой, ловкостью, с которой она управлялась со всеми делами на берегу. Ему все сложнее и сложнее было заставлять себя возвращаться обратно. Его ждали дела, пациенты. Он только начинал свою врачебную практику, апробировал новые методики, привезенные из Европы. Его уже знали, рекомендовали как перспективного лекаря, который, несмотря на молодость, имел неплохие результаты и солидную клиентуру. Несомненно, связи и положение в обществе его семьи делали ему имя. Но и сам он, как ему казалось, притягивал внимание здешней аристократии.

Как хороша эта девушка, сможет ли ее принять окружение его семьи? Казимир, сам не понимая почему, задавал себе этот вопрос. Ведь еще ничего не случилось, они даже не знакомы, он практически ничего не знает о ней. Эти мысли подспудно присутствовали в сознании Казимира. Но было ощущение, что скоро, совсем скоро произойдет что-то важное в его жизни и связано оно будет с ней, с этой юной красавицей.

Руки старика привычно потянулись за гармошкой. Приложил ее к губам, тут же зазвучала какая-то русская мелодия, которую часто передавали перед войной. Она была популярна, ее напевали везде, даже на национальных праздниках. Но вместо песенной бравады, которая должна была поднимать патриотический дух, мелодия звучала как-то с надрывом. Боль, тоска, счастье от того, что память все еще хранит милый образ, не покидали сознание Казимира. Тогда ему казалось, что вокруг так много светлого. Этот уютный залив, без которого Казимир уже не мог представить себя. Первые детские воспоминания были связаны именно с ним, какие-то важные события — тоже с этими волнами, берегом, которым хотелось все поведать, поделиться сокровенным. И вот теперь эта встреча. Еще недавно ему казалось, что его жизненная дорога предрешена. Совсем скоро должна состояться помолвка с вызывающе красивой рыжеволосой Мартой. Ее уверенность в себе, в том, что она делает, напористость, умение добиваться поставленной цели всегда восхищали Казимира. Его размеренность, обстоятельность, с которой он подходил ко всем, даже незначительным вопросам, забавляла Марту. Она еще с детства не упускала возможности отпустить какую-нибудь не всегда лестную шутку по этому поводу. Когда же ее семья увидела в нем приличную для дочери партию, просто подтрунивала над ним. Иногда это даже становилось обидным. Да, он любил свою медицину, мог часам корпеть над анатомическими атласами, разгадывая ребусы. Да, он не любил шумные, такие модные предвоенные вечеринки этой особенной молодежи, которая только и делала, что похвалялась друг перед другом победами своих сородичей, отдыхом в Европе. Казимир видел совсем другую Европу, марширующую, агрессивную. Он не понимал, или, скорее, боялся понимать, что происходит, представить, что вся эта обезумевшая орда может вдруг оказаться здесь, на берегу этого залива. Может поэтому, его так тянуло именно сюда. Чувствуя спокойное дыхание моря, Казимир успокаивался сам, обретал душевное равновесие. Этот залив как бы разделял его жизнь на две: здесь и там. Здесь он был самим собой, таким, каким создала его природа с реальными ощущениями, тайнами и желаниями. И там — обязательно живущим по законам их семьи и окружения, с обязательной респектабельностью, уважением общества, престижной профессией, лучшим на побережье домом, псарней, арабскими скакунами.

Читать дальше