Наталья Голубева - Судьбы изменчивые лики

Отдушиной были утренние часы, когда он выходил в дюны. В ожидании того, что вот-вот распахнется калитка и он вновь увидит свою Анну, заключит ее в объятия, Казимир представлял, как снова сойдутся воедино миры — реальный и их особый, созданный только ими двоими мир. Несмотря на то, что их не минули разгорающиеся предвоенные страсти, и волей или неволей приходилось возвращаться к разговорам о будущем страны, своем будущем, они были счастливы. Но каждый из них в душе понимал, что пришло время ответить на главные вопросы в их отношениях, но начать первым этот разговор никто не решался. Так не хотелось трогать последнее, что оставалось в этом неспокойном мире, — их любовь.

Гедрюсу совсем не хотелось уходить. В их отношениях с Анной все складывалось хорошо, даже пугающе хорошо. Он нутром чувствовал, что так не бывает. Слишком уж все было ровным, спокойным. Их связь напоминала комфортную жизнь людей, когда опыт совместно прожитых лет как бы подсказывал, где нужно было уступить, где обойти острые углы, где прислушаться к мнению другого и согласиться с ним. На отдыхе такого не бывает. Гедрюс вспомнил свои, еще комсомольские, вояжи на юга, бурные, но быстротечные романы и такие же бурные выяснения отношений при расставании, несметное количество выпитого спиртного, а по возвращении — воспоминания о ловеласовских подвигах.

Единственное, что, пожалуй, делало его отношения с Анной неуютными, — он постоянно должен был принимать ее правила игры. Гедрюса все больше и больше угнетали подчеркнутые самостоятельность и независимость Анны. В нем, вроде бы, нуждались, но в нем, вроде бы, и не нуждались. Он, вроде бы, нравился, но и без него могли обойтись. Пересилив свои желания, под благовидным предлогом он даже сделал паузу в их отношениях. Гедрюс вспомнил, как тогда томился в ожидании звонка от Анны. Ему так хотелось услышать ее взволнованный голос, хотелось услышать, что его ждут, что без него скучают. В конечном итоге, он нахамил, кажется, всем, кто попался ему на глаза в офисе, наорал на обслугу, сказал что-то обидное Дайве и уехал на побережье. Пожалуй, впервые в жизни тогда ему захотелось побыть одному, просто пройтись вдоль берега, остыть, ответить, в конце концов, самому себе на постоянно задаваемый в последнее время вопрос: зачем ему это надо? До встречи с Анной в его жизни все было понятно. Он знал, что хочет от женщины, он знал, чего ждут от него. Гедрюс все больше начинал задумываться над тем, а надо ли вообще изобретать какие-то сложности в отношениях между людьми. И кто только придумал такие категории, как взаимопонимание, сопереживание, массу других условностей эмоционального плана. Есть воздух, вода, секс, без которых человек не может существовать. Как ими воспользоваться, каждый выбирает по своему усмотрению. А вдумываться, переживать, особенно тогда, когда, человек тебе действительно не безразличен, так утомительно. Лишние эмоции. Их можно потратить на созидательные дела, например, на зарабатывание денег, которые он так любил. Не то, чтобы они были культом или делали Гедрюса заложником их соблазна. Просто любое телодвижение, ход рождающейся мысли должны были, по его мнению, приносить деньги. Все в этой жизни должно быть рационально. Как, впрочем, и отношение к женщине. Ты вкладываешь в нее средства, свое личное время, определенную дозу эмоций, или, как сейчас модно говорить, души. За это ты должен иметь вполне конкретную отдачу в виде внимания, понимания, выполнения своего чисто женского предназначения и обязанностей. С эмоциями или же без эмоций, это уже зависит от обстоятельств. Хорошо, когда все понятно. В жизни и так все непросто, а тут еще эти особенности характера, понимание и непонимание, без них проще. Да, Анна хороша, умна, но она так самодостаточна, что чем-то удивить, а тем более вызвать в ней к чему-то интерес достаточно сложно. Да, она сексуальна, хороша как женщина, но с ней все время надо быть в напряжении, думать, анализировать, мучиться мыслью о том, соответствуешь или же не соответствуешь ее уроню, нравишься ты ей или не нравишься. И зачем все это надо? С Дайвой проще: минимум внимая, секс в меру потребности и полная уверенность в том, что тебя боятся потерять, поэтому все простят и поймут без всяких объяснений и высших материй.

Путаница в мыслях, алогичные параллели вызывали раздражение. Тогда эти не свойственные его характеру рассуждения привели к заливу. Хотелось идти и идти вдоль берега. Казалось, что так он сможет найти ответы на нечасто посещающие его философские вопросы о жизни, о себе, о любви.

Он бы еще долго мучился над ними, если бы вдруг не увидел Анну. Она была какая-то непривычно отрешенная, так глубоко ушедшая в свои мысли, что, казалось, для нее не существовало ни этого залива, ни этих людей, спешащих насладиться его красотами, ни реальности, которая совсем еще недавно определяла ее образ жизни, бытие. Это была совсем другая Анна. Она сидела по-бабьи одиноко на скамейке у самого забора рядом с калиткой деревянного особняка. Дом был старым, из числа сохранившихся довоенных построек, но, судя по внешнему виду, еще крепким. Казалось, что его хозяева много лет назад покинули его, а он, не тронутый временем, так и остался дожидаться их возвращения. Только облупившаяся краска, отвалившиеся в некоторых местах резные наличники, следы от многократно меняемого замка на входных дверях, говорили о том, что здесь присутствовало время, реальные люди, жившие по своим законам, события, каждое из которых оставило свой след. Поэтому хотелось, чтобы искусный мастер прошелся по его фасаду, возвратил ему первозданную неповторимость, восстановил все, как было задумано изначально людьми, которые создали его, вдохнули в него душу, благословили на эту долгую жизнь. Скорее всего, он был не жилым в последнее время. По местным законам о возвращении собственности бывшим хозяевам, дом, видимо, готовили к переоформлению. Анна то пересыпала золотистый песок из одной ладони в другую, то рисовала на песке какие-то только ей ведомые фигурки, а потом долго сидела, о чем-то задумавшись.

Гедрюс так и не решился тогда подойти к Анне, спросить, что ее так беспокоит, что связывает с этими местами, о чем думалось, а возможно, и вспоминалось.

Все эти события, мысли неожиданно соединились на одном временном пространстве, переплелись именно сейчас, когда ему так необходимо было ответить для самого себя на вопрос, что же ему делать дальше, как поступить: оставить все как есть и положиться на силу обстоятельств, судьбу, которые должны сами расставить все по своим местам, или же что-то предпринять, чтобы закрепить уже определившиеся отношения. Гедрюс опять поймал себя на мысли, что, несмотря на всю путаницу в мыслях, ему вовсе не хотелось уходить. Ему действительно, несмотря на все сомнения, хорошо с Анной. Пусть все было сложным для него, пусть он не привык к таким отношениям с женщиной, но, возможно, в этой непривычности и заключалось то ощущение потребности не просто обладать, а находиться рядом с ней. Это было нечто большее. Что именно: отношения, определенные судьбой, отношения, позволившие посмотреть на себя совсем с иной стороны. Гедрюс пока не находил ответа на все эти вопросы. Его мужское самолюбие подсказывало, что в данной ситуации лучше уйти, уйти по-английски, не прощаясь. Будут ли его просить вернуться, начнут ли с ним выяснять отношения? Наверное, нет. Анна не тот человек, который попросит о снисхождении. Их будущее? Для каждого из них оно — в созданном только их мире. Наверное, они проживут долгую и счастливую жизнь, как бы сказали в конце красивой и романтической сказки. Но в данном случае каждый по отдельности, вспоминая, что где-то, когда-то, на каком-то этапе в их жизни были только их отношения, отношения, которые вопреки всякой логике, стали возможны между такими не похожими, такими разными людьми.