Лесли Пирс - Секреты

Небо вдруг стало пустым, и, посмотрев на свой счетчик топлива, Майкл вдруг понял, что залетел дальше, чем намеревался, и отбился от эскадрильи. Он резко развернулся по направлению домой и тут увидел перевернувшийся «спитфайр» Джона. Его хвост был в огне — очевидно, именно эту вспышку он увидел раньше — и хотя Джон находился в правильном положении, из которого можно было катапультироваться, было похоже, что он не может открыть кабину.

У Майкла по лицу заструился пот, и его бросило в дрожь. Он уже потерял четырех хороших друзей в эскадрилье и слышал, что полегла еще дюжина, которых он знал. Но хотя он испытывал боль за каждого из них и сочувствовал их семьям, это был первый раз, когда он фактически был свидетелем фатального исхода.

— Открой кабину! — заорал он инстинктивно. Но в тот момент, когда у него вырвались эти слова, он осознал их бесполезность, потому что единственным человеком, который мог их слышать, был оператор радио.

Майкл плакал всю дорогу домой. Джон был таким невинным — только пару дней назад он признался, что никогда не спал с девушкой. Мама передавала ему домашний пирог чуть ли не каждую неделю, а отец посылал еженедельные отчеты об играх местных футбольных команд. Они так гордились, что их единственного сына приняли в пилоты.

Это было чертовски несправедливо. Джон был первоклассным пилотом и хорошим парнем во всех отношениях, и все любили его. Он столько раз выводил Майкла из хандры своими шутками и добродушным характером. Он был таким открытым. Почему он?

Хонор стояла в саду, прикрыв глаза от солнца, и наблюдала за сражением самолетов в небе. Она была рада, что сегодня это происходило над Данджнессом, потому что в случае, если бы один из них упал, внизу не было бы домов.

Она уже потеряла счет числу таких воздушных сражений, свидетельницей которых была за последние полтора месяца с момента эвакуации Дюнкерка. Уинстон Черчилль окрестил эту войну в воздухе «Битвой за Англию», и Хонор казалось невероятным, что средний возраст пилотов, которые сражались с таким умением, отвагой и суровой решительностью, был двадцать лет.

Даже когда она не видела самолетов над головой, она знала, что где-нибудь идет сражение, потому что гул вылетавших «спитфайров» и «ураганов» будил ее почти каждое утро. Она обычно выглядывала из окна и наблюдала, как они отважно вылетают слаженной группой, беря курс на Францию, возвращаясь через два-три часа. Сначала Хонор пыталась вести счет, проверяя, все ли вернулись, но прекратила, так как впадала в большее уныние, когда недосчитывалась самолетов.

Дважды она видела, как упали самолеты; пилот одного в целости спустился на парашюте, но другой сгорел живьем. Но она, можно сказать, не видела ничего, потому что на юге Англии погибшим пилотам не было числа. Бомбардировщики залетали незаметно, сбрасывая свой смертельный груз на летные поля, убивая наземные команды и гражданское население. Что же касается бомбардировщиков, которые не долетали до намеченной цели, они беспощадно сбрасывали свой груз в любом месте, не беспокоясь, куда он попадет: в больницы, школы, деревни или города.

Полтора месяца назад Хонор набралась решимости посмотреть, как обычные люди садились на сотни маленьких лодок, чтобы спасти солдат, застрявших в Дюнкерке. Она верила, что никому не удастся покорить Англию, если ее подданные так отважны и решительны. Но сейчас, видя этих молодых военных летчиков в действии день за днем и читая списки погибших, которые с каждым днем становились все больше, она очень боялась, что у Англии не хватит людей или оружия, чтобы выиграть войну.

Она ложилась спать, исполненная беспокойства, и просыпалась с тем же чувством. Сначала она молилась только о безопасности Адель и Майкла, но потом почувствовала, что неправильно переживать только за тех, кого любишь. Каждый солдат, каждый моряк, каждый пилот был чьим-то внуком, сыном, мужем, любимым или братом. Она переживала за каждого.

— От того, что будешь смотреть на небо, сорняки сами не вылезут, — весело крикнул почтальон Джим, опуская велосипед на землю на дороге, чтобы занести ей почту.

— Конечно, не вылезут, — с улыбкой сожаления сказала Хонор, обрадованная, что ее отвлекли от мрачных мыслей. Джим ей нравился. Ему было шестьдесят семь лет, и у него была копна седых волос и самые кривые ноги, которые она когда-либо видела. Он сражался в Первой мировой войне, и хотя его здоровье оставляло желать лучшего, он заступил на место почтальона вместо сына, которого призвали в армию. Он сказал, что от этого чувствует себя нужным и физическая нагрузка полезна для него. — Но сорняки могут подождать еще, если выпьешь чашечку чая.

— Я надеялся, что ты предложишь, у меня пересохло в горле, — признался он. — И сегодня твой день. Красный день календаря. Сдается, это письмо от твоей внучки. На нем лондонский штемпель.

Джим уселся на скамью у двери, пока Хонор зашла в дом сделать чаю. Ожидая, пока закипит чайник, она быстро пробежала письмо глазами.

«Дорогая бабушка!

У меня мало новостей, здесь пока что достаточно тихо, только безотлагательные случаи, потому что остальных высылают из Лондона. Все палаты на верхнем этаже закрыты, а в цокольном этаже оборудовали новые из соображений безопасности на случай воздушного налета. Я приспособилась вязать в ночную смену, потому что работы мало, и почти закончила спинку кофты. Ужасно, что Париж взяли немцы, правда? Я иногда думаю: а смогут ли наши мужчины действительно их остановить?

Как бы мне хотелось поехать домой в отпуск. В Лондоне ужасно летом, и еда здесь кошмарная. Я предполагаю, что с едой станет намного хуже еще до того, как кончится война, потому что сейчас категорически не хватает почти всего.

Я не раз ходила на танцы с Джоан и несколькими другими медсестрами в последнее время. Забавно, как люди настроены веселиться еще больше, чем они это делали в мирное время. Можно подумать, что все они напуганы и подавлены. Но в Вест-Энде по-настоящему весело по вечерам, несмотря на затемнение, хот «Эрос» заколотили досками. Мы однажды остались там допоздна, и на улице тьма, хоть глаз выколи. Но от этого люди еще больше разговаривают друг с другом и помогают друг другу. А как мне надоело таскать противогазовую маску за собой!

В Лондон сейчас вернулось еще больше детей, я считаю, что со стороны матерей было безрассудством вернуть их, как бы они ни скучали по ним. В прошлую ночь я первый раз в жизни помогала при родах с кесаревым сечением, у матери были схватки дома два дня, пока в конце концов соседи не вызвали «скорую». Это было невероятным зрелищем, и после этого меня еще больше заинтересовало акушерство. С ребенком, маленьким мальчиком, было все отлично, но матери все еще неважно. Ее муж в армии, и ей нужно заботиться еще о троих детях. Некоторым женщинам приходится очень тяжело, правда?