Мейв Бинчи - Небесный лабиринт. Прощение

А затем ее лицо приобрело свое обычное выражение.

Аннабел Хоган сказала Пегги Пайн, что они никогда не узнают правды о случившемся в коттедже, как ни спрашивай. Пегги Пайн ответила, что их лучше вообще ни о чем не спрашивать. Лучше думать о приятных вещах вроде свадьбы Патси, продажи Лисбега и переезда в помещение над магазином. Когда люди узнают, что Лисбег может поступить на рынок, на Аннабел посыплются настолько заманчивые предложения, что бедный Эдди Хоган перевернется в гробу.

— Он перевернется от радости, — сказала Пегги Пайн. — Эдди всегда хотел для вас обеих самого лучшего.

Слова были правильные. После этого Аннабел стала относиться к таким предложениям всерьез.

Бенни обнаружила, что летний семестр в университете можно было сравнить с шестью неделями пребывания в незнакомом городе. Он сильно отличался от всего, что было раньше. Дни стояли длинные и теплые. Они брали учебники, шли в парк Святого Стивена и занимались в садах за Ньюмен-хаусом.

Ей всегда хотелось спросить, откуда взялись эти сады и кто ухаживает за ними. Судя по всему, они принадлежали университету. Место было тихое и незнакомое. В отличие от всех остальных мест Дублина, которые она изучила вместе с Джеком.

Иногда она оставалась на ночь у Евы в Дунлаогхейре, а иногда они вместе ездили домой на автобусе. В коттедже Евы стоял большой диван; время от времени Бенни спала на нем. Мать, занятая планами и переоформлением магазина, только радовалась, что дочери есть с кем поговорить. Подруги называли это занятиями, но на самом деле болтали о том, что фуксии начали давать бутоны, а старые розы расцвели. О Нэн, Джеке и случившемся на вечеринке они говорили очень редко. Это случилось слишком недавно и было слишком болезненно.

— Интересно, куда они ездили, — однажды ни с того не с сего сказала Бенни. — Кое-кто говорил, что видел их в Нокглене, но где они могли ночевать?

— Они ночевали здесь, — просто ответила Ева.

Бенни не требовалось говорить, что они делали это без ее согласия и ранили Еву в самое сердце. Она видела в глазах Бенни слезы.

Наступило долгое молчание.

— Наверное, она потеряла ребенка, — сказала Бенни.

— Думаю, да, — ответила Ева.

Внезапно она вспомнила о проклятии, которое ее отец наложил на Уэстуордов.

И о том, скольким из них действительно не повезло.

Может быть, оно продолжает действовать? Может быть, отпрыск Уэстуордов не случайно не дожил до своего рождения?

Мистера Флуда направили к новому молодому психиатру — судя по всему, очень доброму человеку. Он слушал мистера Флуда целую вечность, а потом прописал ему лекарство, после которого монахини на дереве исчезли. Более того, теперь мистера Флуда смущало, что когда-то он верил в их существование. Скорее всего, это был оптический обман. Такое могло случиться с кем угодно.

Десси Бернс говорил, что все беды Ирландии объясняются пьянством. Кого ни встретишь, все идут либо в пивную, либо из нее. Всё должно быть в меру. Лично он отныне становится умеренным пьяницей. То есть не будет напиваться до безобразия, но пить все же не бросит. В пабе Ши говорили, что умеренность — понятие растяжимое. Но даже если мистер Бернс всего-навсего перестанет надираться во время ленча, это уже будет большим шагом вперед.

Известие о бракосочетании миссис Дороти Хили и мистера Шона Уолша нокгленцев разочаровало. Жених и невеста сказали людям, что, поскольку для миссис Хили это будет второй брак, а у Шона Уолша вообще нет близких родственников, они решили обвенчаться в Риме. Это будет очень торжественно, и хотя их обвенчает не сам папа римский, однако они разделят его благословение с несколькими сотнями других новобрачных.

— Они просто не смогут набрать десять человек, которые придут на их свадьбу, — сказала Патси миссис Хоган.

Их решение пришлось Патси по душе. Это означало, что у ее собственной свадьбы конкурентов не будет.

Получив приглашение на свадьбу Патси, Ева удивилась. Она собиралась просто прийти в церковь и поболеть за новобрачных. Конечно, Ева понимала, что теперь они с Патси станут соседками. Она подозревала, что мать Мосси слышала жуткие сплетни о случившемся на вечеринке и считала ее бесстыжей тварью, устраивающей пьяные оргии. Но Еве не приходило в голову, что Мосси рассказывал матери не больше, чем всем остальным. Его мать страдала прогрессирующей глухотой, а поскольку она знала об окружающем мире только то, что рассказывал сын, то, естественно, знала очень мало.

Старухе было известно, что Патси хорошая кухарка, а поскольку у девушки нет требовательных родственников, Патси сможет ухаживать за своей немощной свекровью.

Мать Фрэнсис видела, как мимо школы проехала машина доктора Джонсона. Она смотрела в окно, как часто делала, когда девочки выполняли письменное задание, и думала о городе. О том, как бы ей не хотелось оставить Нокглен и перейти в другой монастырь того же ордена. Каждый год летом объявляли о переводах. Она всегда испытывала облегчение, когда узнавала, что еще год сможет провести на прежнем месте. Обет послушания предусматривал беспрекословное подчинение приказам главы ордена.

Каждый год она надеялась, что к ним не пришлют мать Клер. Она не молилась, чтобы мать Клер оставили в Дублине, но Бог знал ее мнение на этот счет. Теперь объявление должно было прийти со дня на день. Две недели ожидания новостей были самым тяжелым временем в году.

Она гадала, куда мог поехать доктор Джонсон. Бедняге жилось нелегко: он все время имел дело с рождениями, смертями и сложными случаями между двумя этими событиями.

Когда доктор прибыл, майор Уэстуорд уже умер. Морис Джонсон закрыл старику глаза, накрыл его простыней и немного посидел с миссис Уолш. Нужно было позвонить в похоронное бюро и викарию, но первым делом тому, кто смог бы найти Саймона.

— Я звонила ему сегодня утром. Он возвращается из Англии.

— Вот и хорошо. Я больше ничего не могу сделать. — Он встал, потянулся за пальто и проворчал: — Небольшая потеря.

— Прошу прощения, доктор Джонсон?

Доктор посмотрел на нее с легким удивлением. Миссис Уолш была странной женщиной. Ей нравилось чувствовать себя частью Большого Дома, хотя дом был скорее Большим, чем Роскошным. Возможно, она осталась бы здесь и в том случае, если бы Саймон привез сюда жену, и старела бы в Уэстлендсе, веря, что контакты с этими людьми облагораживают ее самое.

С его стороны было нечестно глумиться над покойником. Он никогда не любил старого Уэстуорда; этот человек был высокомерен и равнодушен к деревне, которая начиналась у его порога. А лишение наследства Евы Мэлоун было выше понимания доктора.

Но он был обязан считаться с чувствами других людей. Жена говорила ему это тысячу раз.