Татьяна Успенская - Шаман

— Ну-у… — Кеша ошалело взглянул на полковника. Говорить о Нинке расхотелось. Он вспомнил, как она смотрела на него в ресторане, как побежала прочь, как его руки со своих плеч сбросила.

Умирает Нинка… Кеша проглотил горькую слюну. Не стала принимать его лекарство.

Как же это вышло, что он забыл о Нинке? Не забыл, нет, разозлился на неё. А Нинка за один месяц сломалась. Чего бы он ни дал, чтобы вычеркнуть из жизни этот месяц!

пела Нинка. Все кишки перекрутила своими песнями.

Она что-то рассказывала ему о себе. Он не слушал. Она что-то говорила ему о книжках. Он не слушал. Только и услышал:

Что она сделала с ним? Подожгла и бросила. Никогда в нём не было того, что в ней с избытком. Чего?

— Слушай, расскажи ещё что-нибудь, прошу тебя. — Кеша резко, всем корпусом, повернулся к полковнику.

Но полковник сладко спал, вытянув в истоме ноги в сторону, в проход, и уронив голову на плечо.

Кеша прильнул к стеклу: пустая чернота. Ни звёзд, ни луны, ни месяца — хоть бы узкая, узкая щель к свету!

Илье с Варей он позвонил с аэродрома. Нинку взяли из больницы.

— Ты сказала, что я приеду? — спросил он едва слышно. Варька молчала. Не в силах перенести бесконечной паузы, закричал: — Сказала?

— Нет, не сказала. А если не приедешь? Ты у нас такой: наобещаешь с три короба и не сделаешь. Зачем же ей трепать нервы? Записывай адрес.

— Я запомню.

В такси он неожиданно задремал и никак не мог понять, чего хочет от него толстый белобрысый дядька.

— Приехали! — Мужик сердился, дёргал его что было силы за рубаху. — Не задерживай, вылезай давай.

Недолгий сон принёс облегчение. Ноги теперь шли, руки крепко держали вещи. Кеша долго стоял перед тремя одинаковыми башнями. Спрашивать никого не хотелось. Корпус два. Значит, ему нужна средняя. Потом долго стоял перед лифтом. Лифт уже был на первом этаже, и дверца открыта, и Кешина нога уже стояла в лифте, а всё страшно было войти. Наконец восьмой этаж. Он боялся, что, если замешкается, не позвонит, сбежит. И сразу нажал кнопку.

Долго не открывали. Спит? Нету дома? Не может быть, чтобы не было дома. А может, Варя не знает? Хотели взять из больницы и не взяли.

Дверь распахнулась. Нина куталась в длинный розовый халат. Лишь на минуту вспыхнули прежним светом глаза и погасли.

— A-а, шаман! — протянула она детским голосом. — Я думала, Оля что позабыла, только вышла. Я её в магазин отправила, у нас кончились продукты, а папа сегодня прийти не может. Надо же ребёнка кормить! Правда, ребёнок — взрослый, меня нянчит. После магазина она к Грише зайдёт.

Кеша продолжал держать в руках вещи. Сделать к ней шаг не мог. Смотреть на неё боялся.

— Ты разучился разговаривать, шаман? — спросила она, взяла у него сумку, за освободившуюся руку потянула в дом. — Лучше здесь стой, я боюсь сквозняков.

На её щеках появился лёгкий румянец, она чуть улыбнулась бледными губами. Чуть косила глазами. Он поставил чемодан на пол, протянул к ней руки, как тогда, обеими руками обхватил её тонкую шею, чтобы набраться сил. Окунулся в её волосы. Так они стояли, покачиваясь на сквозняке, потому что двери забыли закрыть. Только в тайге, лицом во влажную, пахнущую солнцем траву, или наедине с больным, наполненный чужой бедой и стуком чужого пульса, он так растворялся и совсем забывал себя. Он узнавал её сейчас заново: острые ключицы, торчащие лопатки и запахи — прели, хвои, цветов. Он не помнил её плеч, а сейчас укололся об их углы. Она отступала от него, и он покорно шёл за ней. Он кололся о её локти и ключицы, он тыкался кутёнком в её грудь и живот — целовал, целовал, губами узнавая её худобу. Была только она. Она одна. Его не было.

А потом жадно курил, сквозь дым она казалась ему здоровой. Она притягивала его к себе сейчас больше, чем прежде. Теперь неутолённым был он. Он смотрел на неё и был благодарен ей: она щедро отдала ему что-то большое и главное, чего он не знал до сих пор, что-то, чего он пока не понимал, но от чего горячо в груди.

Он совсем забыл, что она тяжело больна, и вдруг вспомнил. Беспомощно огляделся: светло-зелёные обои, как молодая трава, окружали его.

— Ты надолго?! — спросила она.

— Навсегда, — сказал он.

То, в чём он не хотел себе признаться, было: черты заострились, блёклой, еле угадываемой желтизной подожгло кожу, истончились и подтаяли губы.

— Дура ты безмозглая, почему не пила лекарство? — в отчаянии спросил он. — Вбила в свою дурацкую башку, что тебе нечего лечиться. — Он сказал последние слова грубо, но она не обиделась, улыбнулась.

Она не закрывалась простынёй, так и лежала, вытянувшись под солнцем. Светлый, непонятно какого цвета взгляд ему не давался. Летала, протяжно жужжа, муха.

— Зачем? Илья говорит: человек не умирает. Он говорит: Вселенная бесконечна, и человек может возникнуть бесконечное число раз. Такой, какой был. Он говорит: души живут. Люди, умерев, могут встретиться. — Над верхней губой у Нинки выступили капли пота.

— Твой Илья — дурак. Ты захотела на готовенькое прикатить, а будущее надо заработать при жизни. Это тебе не ля-ля, это труд, на это нужно положить всю жизнь. Никогда ты не увидишься со своим благоверным. Хана. — Он знал, что сейчас её лицо сморщится от боли, он не хотел, чтобы она мучилась, он хотел, чтобы она разозлилась и стала бороться за жизнь.

— Ты — жестокий, — тихо сказала Нинка.

— А ты больно чистенькая, привыкла жить в чистеньких местах, какая такая жизнь на самом деле, не знаешь.

— Или все низачем родятся, или все остаются потом жить, потому что перед Вселенной, о которой говорил Илья, все равны. Мне-то кажется, что во Вселенной никакого порядка нет, всё случайно и всё легко родится и умирает. Царит хаос. Минутой раньше или минутой позже и — родился бы совсем другой человек. Разве нет?

Кеша не ответил, удивлённый её спокойствием.

— Когда была маленькая, — продолжала она, — я всё думала, что зачем-то родилась. Всё ждала, вот вырасту и пойму. Выросла, дожила почти до сорока лет. А что я сделала нужного? Чужим книгам помогла выйти в жизнь? Они и без меня напечатались бы. Олю родила? Это, конечно, очень много. Но и Оля… — Нина запнулась, — умрёт… Суета. Хаос. Если души не могут встретиться в Вечности, всё — бессмыслица. Разве нет? — Неожиданно звонко сказала: — Тебя встретила. Илья говорит: не бессмыслица. И ты говоришь: чтобы не умереть, надо готовиться всю жизнь. Значит, правда, души не умирают. Значит, можно встретиться…

Он понял, чего она хочет от него. Но понял и другое: ей не нужно его ответа. Она ждёт от него совсем другого: ей нужна новая вера вместо старой, новая сила в жизни.

— Я никогда не спрашивал себя, зачем живу. — Чтобы Нинка не отвлекала его, он закрыл глаза. — Пока был жив дед, пока не убили его, я жил и жил, не задумываясь. Как он, собирал траву. Как он, лечил людей.