Наталья Калинина - Не жди моих слез

«Двенадцать дней, — думала я. — Хорошо и плохо». Наверное, я бы провела их веселее на даче у Наташки Кудимовой. Пылающий благородным пламенем камин. Ужин при свечах. Долгие умные беседы с ее отцом, известным писателем. Почти каждый вечер знаменитости, лица которых частенько мелькают на телеэкране. Правда, потом, после застолья, многие из них с трудом находят дорогу к себе, а некоторые надолго закрываются в ванной комнате, откуда доносятся характерные звуки… Но там я была бы в качестве фрейлины — пусть любимой, даже обожаемой. (Наташка привязалась ко мне чуть ли не с первого дня нашего знакомства и очень расстроилась, узнав, что я еду на каникулы к родителям.) Здесь я — центр мирозданья. Все здесь свершается в мою честь — выпал сверкающий блестками снег, ночью мне светила луна, мама напекла пирогов, бабушка снова бегает по дому как молодая. Я — смысл жизни этого дома. Похоже, это здорово, когда ты составляешь смысл чьей-то жизни.

«В моей собственной жизни пока нет никакого смысла, — размышляла я, топча подошвами своих легких детских валенок сахарно-рассыпчатый снег. — Учеба в престижном институте? Ха, ну и что дальше? Загранкомандировки (если, разумеется, повезет), красивые шмотки, удачное замужество, развод, снова замужество. Интересно, откуда во мне этот скепсис сорокалетней?..»

Почти все мои сокурсницы успели завести романы. С походами в рестораны, предупреждениями типа «если тебе позвонит мама, скажи, я только ушла от тебя, ладушки?» и прочим антуражем игры во взрослую жизнь. А что это как не игра? Взрослая — это я, а они настоящие дети. Но почему, почему мое детство закончилось так рано?..

Один по-настоящему красивый мужчина, в которого, мне казалось, я готова была вот-вот влюбиться и с которым протанцевала целый вечер, привез меня домой на такси. Я знала кое-что про него, и то, что я знала, меня вполне устраивало в смысле перспективы на будущее. Потому я пригласила его зайти ко мне выпить чашку кофе. Ну и началось…

Разумеется, мы поцеловались. Еще раз. У меня слегка закружилась голова. Он прижал меня к себе, и я вдруг ощутила, как в мой живот толкается упругий предмет. В ту же минуту я подумала о том, скольким женщинам он уже засовывал этот предмет туда, куда его обычно засовывают. А еще наверняка в рот. Я смеялась так, что тот тип решил поначалу, будто я идиотка. Потом я все-таки сумела объяснить ему, в чем дело, а у него хватило ума меня понять либо по крайней мере сделать вид. Остаток вечера он тешил свое мужское тщеславие подробными описаниями своих постельных подвигов. Мы расстались вполне мирно, но больше никогда не виделись.

Было еще несколько схожих ситуаций, но впечатление от той, самой первой, оказалось необыкновенно ярким. Мужчины на меня клюют, и мне нравится с ними кокетничать, получать в подарок цветы, слушать комплименты и даже целоваться. Что касается остального, что-то со мной не так.

Господи, вот ведь мой отец — врач, и с кем, как не с ним, поговорить об этой моей аномалии, размышляла в тот момент я. Вероятно, все разрешится довольно просто.

Но зачем ставить какие-то точки над «и»? Чтобы ничем не отличаться от общей массы?

Я подмигнула своему отражению в окне сарайчика и мысленно поздравила себя с тем, что освобождена от многих забот, таких, к примеру, как «влипла — не влипла», и зависимости типа: «не позвонил, а я так ждала», и так далее. Но вечно так продолжаться не может. Увы, сексуальные контакты с мужчинами играют в жизни женщины далеко не последнюю роль. Ладно, будем жить сегодняшним днем, минутой, секундой даже. Думать о будущем — скучнейшее занятие. Еще скучнее о чем-то мечтать. Это онанизм какой-то — удовлетворяешь сам себя, потому что не могут удовлетворить другие.

Я занималась онанизмом в восьмом классе, когда поняла, что мальчишка, который мне нравился, ухлестывает за другой, хотя потом он стал проявлять интерес и ко мне тоже. Но я не могла попробовать с ним того, что он уже попробовал с другой. Почему — объяснить не могу. Однажды я застала их в весьма недвусмысленных позах. Мне вдруг стало противно, и я прекратила занятия онанизмом.

Я поняла, что за мной кто-то идет, уже войдя в лес. Тот, сзади, сбился на долю секунды с ритма моего шага, и я уже не могла принять скрип снега под его подошвами за свой собственный. Я обернулась и столкнулась нос к носу с Леней.

— Спасибо за эскорт, но сегодня я предпочитаю одиночество, — произнесла я каким-то натужным голосом.

— Я только хотел сказать тебе «доброе утро», — ответил он, совсем не смутившись. — Доброе утро, инфанта.

Я вздрогнула. Так называла себя только я сама. И только мысленно.

— Доброе утро. — Я замялась на секунду. Мне вдруг захотелось сказать ему «шут», но его внешность не соответствовала моему представлению о том, каким должен быть шут. Я помнила из детства, что шут должен быть уродливым физически и прекрасным душой. — Джокер, — внезапно нашлась я.

Он схватил мой юмор на лету.

— Но сейчас я ни над кем не насмехаюсь. И вообще шут мне нравится больше. У нас в провинции пока еще говорят и думают по-русски. Спокойной ночи, инфанта.

Он стал быстро удаляться, ступая широкими, размером ровно в два моих, шагами.

Я тупо смотрела ему вслед.

— Вечно твой отец что-нибудь отмочит, — говорила мама, любовно наглаживая роскошной белизны постельное белье. — Привел неделю назад этого Леньку и сказал: будет жить у нас. Хотя бы по телефону меня предупредил, что ли. Представляешь, я так и не знаю, откуда он и что у него на уме. — Мать побрызгала на сложенный вчетверо пододеяльник из бутылочки с головкой — дырявым мухомором, потом долго водила по одному месту утюгом. — В каком-то смысле нам полегче стало — дров наколет, печки затопит, снег почистит. Но ведь и забот прибавилось. Аппетит у него дай боже, да и… — Мать понизила голос почти до шепота. — Говорят, бабы в больнице так и липнут к нему, и он вроде бы не прочь. Еще какую заразу домой принесет.

— Из папиной больницы?

Мать неопределенно пожала плечами.

— Мне кажется, он какой-то… странный и, как бы это сказать…

— Ни в какой советский стереотип не укладывается, — задумчиво подхватила я.

— При чем тут это? Ты же знаешь, меня саму тошнит от всех этих стереотипов, однако же существует…

— Что, мама? — самым невинным голосом спросила я.

— Ну, во-первых, он молодой, а сам крест на шее носит, — неожиданно нашлась мать. — Как может современный человек верить всерьез всем этим поповским…

— Глаза у него красивые, — неожиданно для себя изрекла я. — Глаза — зеркало души. Так, кажется, говорят, а, мама? Может, это тоже чьи-то бредни?

Мать посмотрела на меня недоуменно и слегка встревоженно.

Я повалилась на диван и, задрав ноги, разразилась глупым девчоночьим смехом.