Наталья Калинина - Не жди моих слез

Он рассмеялся и крепко стиснул мне талию.

— Здорово, что ты не прочитала мое письмо.

— Это было объяснение в любви?

— Как тебе могло прийти подобное в голову, инфанта? — Он быстро отстранился от меня, сел, обхватив руками колени. — Еще скажешь, что шут просил твоей руки.

Я поклялась себе добраться до этого письма как можно скорее.

…Я стояла, опираясь на костыли, и смотрела вслед медленно удаляющемуся танкеру, на котором уплывал от меня Леня.

Баруздин ждал меня в такси.

Похоже, он неплохо провел в мое отсутствие наш медовый месяц и был доволен жизнью и своей молодой женой.

То московское лето отпечаталось во мне самым бездарным и унылым воспоминанием. И дело даже не в том, что моему мужу в конце концов удалось засунуть свой вялый член туда, куда он так стремился его засунуть, — после случившегося со мной на пляже в Феодосии я, как ни странно, стала относиться к так называемому сексу, то есть обычному совокуплению, спокойнее. Куда больше раздражал тот факт, что мне приходилось проводить с ним в одной постели всю ночь и он в любой момент мог положить свою отвратительную руку мне на бедро, живот и так далее. У него была однокомнатная квартира с крошечной кухней, куда нельзя было втиснуть даже раскладушку.

К счастью, он вскоре отбыл в свой Париж, а я осталась одна. Рентген показал, что кость срастается плохо, ко всему прочему я влипла, и это произошло, не исключено, на пляже в Феодосии.

От одного слова «рожать» меня бросало в жар и трясло словно в лихорадке. Капкан, в котором предстояло сидеть девять месяцев, превращаясь с каждым днем во все более отвратительный кусок мяса, плюс последующие прелести, связанные с появлением младенца. С другой стороны, я не просто боялась аборта — вся моя моральная, а прежде всего физическая сущность отвергала это надругательство над природой.

Однажды мне в голову пришла безумная мысль…

В последнюю нашу ночь в Феодосии мы с Леней были точно в отключке и предавались настоящей оргии. Он стонал от наслаждения, лаская своим фаллосом внутреннюю сторону моих бедер, мой клитор, наружные части моей вагины. Наверное, он сдерживал себя из последних сил, чтобы не проникнуть в меня или же… Нет, он не мог брезговать мной — я бы сразу это почувствовала. Скорее всего он не хотел нарушать выдуманных им самим правил нашей игры. Вдруг я почувствовала, как на мой живот брызнула его горячая сперма. Ее ручеек побежал вниз, я согнула ноги в коленях и всем лоном подалась навстречу этому ручейку. Это произошло инстинктивно.

По дням все сходилось — я зажгла свет и высчитала все с карандашом в руке. Правда, природа такая дура. Да и мог ли ручеек проникнуть в то место, где его ждали мои, жаждущие слияния клетки? Если это так…

Когда Баруздин вернулся из Парижа, я сказала, что у нас будет ребенок. Он, похоже, обрадовался. Еще я сказала, что мой врач очень опасается выкидыша — я сыпала при этом терминами, вычитанными из медицинской энциклопедии, — и уверен, что я должна прекратить половую жизнь.

Баруздина это известие огорчило, но ненадолго. Тем более я сказала: прекрасно понимаю, ни один нормальный мужчина не сможет обойтись почти год без половых контактов, а посему на все закрываю глаза. Мы вполне мирно отпраздновали это событие шампанским.

Баруздин приволок мне из Парижа кучу красивых тряпок — чего-чего, а жадности за ним не водилось. Пока они на меня налезали.

В институте я появилась в полной красе и блеске, вызвав зависть даже у тех, кто вырос в заморских тряпках и прочих побрякушках. Дело в том, что я умею себя подать. Инфанта.

— Ты что, не могла надеть на его сучок презерватив? — изумилась наша интеллектуалка Женька, узнав о том, что я жду бэби. — Или тебе нужно покрепче к себе привязать этого мидовца? А кто будет возиться с пеленками?

— Кажется, свекровь согласна, — неуверенно промямлила я.

— Что значит — кажется? Она хочет иметь внука или не хочет?

Я представила молодящуюся с пудом косметики на рано поблекшем лице Нину Петровну, и сама усомнилась в том, что ей захочется нянчить внука. Правда, последнее время она каждый день звонит мне, дает кучу бесполезных советов относительно диеты, образа жизни и тэ дэ и тэ пэ, а раз в неделю привозит сумку с фруктами, соками и шоколадками.

— А куда ей деваться? Она на пенсии.

— Свекровь — это тебе не мать, — изрекла мудрая в своей наивности существа не от мира сего Женька. — Меня, например, вырастила мамина бабушка. Думаю, тебя тоже.

— Но моей маме еще десять лет до пенсии.

— Ничего страшного. Потом доработает стаж. Тем более если ты выродишь парня…

Тут нас кто-то отвлек, и я так и не выяснила, что имела в виду Женька.

Я хотела родить парня. Сама не знаю почему. Но больше всего на свете я хотела проснуться в одно прекрасное утро и снова почувствовать себя на воле. Увы, все эти биологические капканы устроены из самого прочного на свете материала.

Я снова поехала на зимние каникулы домой. Уже потяжелевшая, с глазами обреченной на заклание коровы. Я поехала домой лишь потому, что хотела найти в мансарде то письмо.

Черт, к тому времени я почти возненавидела Леню, потому что окончательно убедила себя в том, что ношу его ребенка. Правда, временами, ночами особенно, я его хотела. Я очень хотела его.

Письма я не нашла, хоть в моей мансарде еще никогда в жизни не пропадала ни одна бумажка.

Отец похвалился, что получил от Лени два письма, и дал мне их почитать. Ничего особенного. Обо мне ни слова. Мой бывший шут, как выяснилось, оформлял документы в загранку.

Меня мучили приступы необъяснимой тоски, и как-то ночью я чуть было не заглотала целую пластинку «ативана».

Не заглотала. Быть может, потому, что я все-таки инфанта. Но в тот жуткий период я была уверена в том, что никогда не превращусь в королеву.

Баруздин был несказанно рад сыну и по пьяному делу признался мне в том, что страдает каким-то заболеванием, почти на сто процентов гарантирующем бесплодие.

— Кретины они, эти медики, — говорил Баруздин, не просыхавший уже вторую неделю. — Теперь мы получим двухкомнатную квартиру улучшенной планировки. Может, даже трехкомнатную. — Он хитро мне подмигнул. — А что, если нам сварганить еще одного бэби? Ну, я понимаю, не сразу, а, скажем, через годик? Тут наклевывается одна милая семейная командировочка. Платить будут не так уж и скупо. Да и климат в том государстве почти как в Европе. Нашему Леньке наверняка там понравится.

Это Баруздин назвал сына Ленькой. В честь своего папаши. Я бы, мне кажется, назвала его как-нибудь по-другому. Впрочем, кто знает?

Последнее время я пребывала в оцепенении. Все, что со мной происходило, казалось, происходит не со мной, а моим двойником, который имел мою внешность, рассудок и все остальное, но мною не был. Я смотрела на этого двойника со стороны. Я желала ему всяческих благ, но я бы совсем не расстроилась, если бы с ним что-то случилось.