Наталья Калинина - Не жди моих слез

Всю дорогу в электричке у меня в ушах звучало это «ха-ха». Ха-ха, знала бы ты, куда я еду. К кому еду. И зачем. Зачем, кстати? Я добросовестно ворошу свою память в поисках двух-трех нежностей типа: «У тебя красивое плечо» или «От твоей кожи пахнет чем-то свежим». Обо всем остальном я стыдливо умалчиваю даже наедине с собой, меня передергивает, когда я представляю в деталях анатомию собственного тела. Но я ни на миг не усомнюсь в своем решении и даже не подумаю о том, чтобы пересесть на обратную электричку.

Потом… Ну да, там не было воды, и я дважды в день протиралась лосьоном, рисуя в воображении горячую ванну с душистой пеной. В воображении я несколько раз на день растирала свое тело махровым полотенцем. Потом я отдавалась тебе лишь потому, что ты этого хотел, и потому, что после этого ты так нежно касался губами моей шеи. Еще я тысячный раз повторяла в уме: «У меня есть любовник. У меня есть любовник…»

И снова ждала твоего звонка, но ты почему-то не звонил. Тогда я однажды толкнула без стука ту никогда не запирающуюся дверь, сняла платье и туфли, залезла под одеяло. Теперь все это я сама подстроила, потому что ты, похоже, либо истощил свой мефистофельский талант, либо… Только я уже привыкла к той жизни, когда у меня есть любовник, когда мне нужно что-то от всех на свете скрывать, когда мои длинные темно-пепельного цвета волосы лежат на подушке рядом с твоей коротко остриженной головой. Я не собиралась так просто взять и поменять ее на прежнюю или даже на другую.

Потом стемнело, и я, кажется, задремала. Потом я услышала голоса на кухне — твой и еще чей-то, к счастью, мужской. Потом я прислушалась, принюхалась и поняла, что вы с Сашкой, моим Сашкой, пьете коньяк и рассуждаете обо мне.

— Она у тебя роскошная женщина, — узнала я твой голое. — Ты ее явно не распробовал. Или она тебе приелась. Ее на такое можно завести…

— Она в постели как вареная макаронина. — Это сказал мой муж. — С самого первого раза. Я по-всякому пытался — все напрасно. Хотел бы я взглянуть, как тебе удалось от нее добиться…

— Очень просто. С женщиной нужно еще уметь и разговаривать. И уметь ее хотеть. Она ездила ко мне в Бобылевку — сорвалась по первому зову. Ты наверняка про это не знал.

— Мне было не до того. Эта Дашка — дьяволица настоящая.

— Ну да! Познакомишь?

— Чуть позже. Идет? Так ты говоришь, от Лидки можно многого добиться? Вот не думал! Конечно, были приятные моменты, а в общем обычные супружеские отношения.

— Выпьем за то, чтобы женщины, с которыми мы… ну, спим, одним словом, были в полной уверенности, что мы в них влюблены. Они тогда становятся такими интересными и готовыми буквально на все.

— Если они вобьют себе в голову подобное, от них будет трудно отцепиться. Кстати, Лидка настойчиво тебя преследует?

— Меня фиг попреследуешь. В любой момент могу смыться в неизвестном направлении, не пересекая Садового кольца. Она мне как-то звонила — я сослался на срочную работу. Думаешь, она будет меня преследовать?

— Не знаю. Она стала какая-то рассеянная и вздрагивает от телефонных звонков. Небось, напридумывала себе такого…

— Выходит, с тебя бутылка. Помнишь, я сказал тебе: любая женщина рано или поздно сдастся. Твоя, несмотря на свой синечулочный вид, даже не пыталась строить из себя недотрогу. Крепость пала, считай, без единого выстрела.

— Да, они все про нас фантазируют! Дашка уверяет меня, что мы виделись когда-то на институтской вечеринке. И даже целовались…

Мое брошенное на стул платье поблескивало серебряными нитками. Я протянула руку, тихонько подтянула его к себе, бесшумно вползла в его спасительно мягкую шкуру. На улице было прохладно и все еще пахло весной, хотя на каждом углу торговали зрелым виноградом. Возле «Националя» я замедлила шаги. Как я позавидовала тамошним проституткам: они хотя бы деньги получают за их искусственную любовь.

В голове у меня было пусто — ни мыслей, ни планов, ни решении, ни даже обид. Я простояла минут пятнадцать за индийской пастой, купила в «Подарках» черные австрийские колготки и блеск для губ.

И снова очутилась возле этой никогда не запирающейся двери.

За ней горел свет и шумела вода. Я разулась по обыкновению справа от порога и, чтобы не шуметь, на цыпочках подошла к плохо прикрытой двери в ванную. Вот он, твой стриженый затылок, в брызгах горячей воды и дымке пахнущего хлоркой пара. Я его целовала не раз, я клала под него свою ладонь, я, помню, причесывала тебя своей расческой с железными зубьями, а ты кричал: «Больно! Больно! Кровожадина! Там же у меня темечко!»

— Кто, кто там?

Ты повернулся очень резко — я слышала, как на пол плеснуло водой. Но я уже бежала вниз по лестнице. Сердце колотилось где-то в ушах, заглушая своим стуком все остальные звуки: мимо бесшумно проплыл трамвай, так же бесшумно свистел милиционер — я видела, как раздуваются его румяные щеки. И почему-то у меня в крови нога, — ах да, я же забыла в твоей прихожей туфли…

Подозреваю, Сашку пустили ко мне не сразу. Были какие-то прогалины в моей собственной ночи, много прогалин, когда я видела себя на кровати с прибинтованными к каким-то крюкам запястьями. И мне было так хорошо оттого, что ночь была моя собственная и что запястья прибинтованы — тоже хорошо. Мне ни о чем не надо думать, и даже шевелиться не надо. Только последнее время прогалины стали очень большими, и свет бил в глаза, как на солнечной поляне, занесенной мягким, пушистым от мороза снегом. Тогда я начинала мотать головой, и наступала моя собственная ночь.

Во время одной из таких прогалин мне сказали: «Вас хочет видеть муж». Я же почему-то представила, что это ты идешь по длинному, узкому коридору с букетом цветов и коробкой с тортом, перевязанной бечевкой с длинным хвостом. Ты размахиваешь тортом. Он шлепается на пол с мерзким плеском пахнущей хлоркой воды. «Лучше не надо», — прошептала я. Но тут в дверь энергично и правильно вошел Саша.

— Лиденция, мне нужно поговорить с тобой самым серьезным образом, — сказал он, чмокнув меня в лоб. — Тебе уже разрешается думать. Завтра к тебе придет дядька с Петровки… Одним словом, ты была у Валерки в тот вечер, когда… Ну, перед тем, как сюда попала. Вспомни, пожалуйста, все самым подробным образом. Иначе меня заберут в тюрягу. Думаю, тебе не хочется, особенно теперь, чтобы меня посадили в тюрягу. Ну, ну, давай, вспоминай, пока сюда не пришли. Ты была у Валерки, вы с ним поругались, потому что он тебя разлюбил. Он вытолкал тебя за дверь, а сам влез в ванну — он всегда принимает перед сном горячую ванну. Потом ты вернулась — у него никогда не запиралась дверь, помнишь? Крикнула ему: «Сволочь! Гад! Я тебя ненавижу! Я спихну тебя под поезд метро!» Он выскочил из ванны, поскользнулся и ударился затылком об раковину.