Мила Бояджиева - Рим, конечно Рим! или Итальянское танго

В перерыве между работой девушки из рекламного отдела фирмы "Карат" сидели под зонтиками кафе подставляя полуденному солнцу очищенные от макияжа лица. Отсюда, из маленького сквера на пересечении улиц, нарядное шестиэтажное здание с сияющим подъездом и массивной золотой эмблемой фирмы, было видно как на ладони. Золотого блеска здесь вообще было предостаточно.

"Рим - золотой город. Солнечный, радостный, теплый", - думала Кристина, сидящая чуть в стороне от громко переговаривающихся девушек. Она прищурилась и сквозь частокол рыжеватых ресниц игра солнца на золоченых куполах и шпилях, на пышной отделке домов, оград, витрин, на клумбах с ярко-желтыми круглоголовыми цветами казалась поистине сказочной. Который раз всплывала в памяти фраза, завершавшая столь любимый её матерью старый фильм "Римские каникулы".

"Что вашему высочеству больше всего понравилось у нас?" - спрашивают журналисты покидающую Италию очаровательную принцессу, чью роль исполняла юная Одри Хепберн. - "Рим, конечно, Рим!" - отвечает она, блеснув навернувшимися слезами.

Тоже самое могла бы сказать и Кристина в любую минуту дня и ночи. Потому что с первого же взгляда, ещё с высоты кружащего над столицей "боинга" влюбилась в этот город, так ярко, так щедро воплотивший её грезы.

Он стал для неё главным призом судьбы, помогающим не замечать обидных мелочей, досадных промахов, не вписывающихся в образ мечты. Явление Лариной в "Карат" отнюдь не вызвало бурю восторга, сколь-нибудь похожего на тот, с которым её приветствовали на московском конкурсе Руффо Строцци. Работой её здесь не завалили, оговорив, правда, возможность иных подработок в свободное от съемок время. Гостиница, в которой Лариной предложили снять номер на все время действия контракта, оказалась более чем скромной, с душем в коридоре. и маленькой комнаткой, чуть ли не целиком занятой кроватью и крошечным столиком. Зато "Парма" располагалась в двух автобусных остановках от места работы и славилась простотой нравов.

- Вы не смотрите, синьорина, что у нас антураж не слишком шикарный. Зато чистота и тишина, - радушно приветствовал её пожилой хозяин, вручая ключи от номера. - Четырнадцать постояльцев, и всех мы с женой знаем, словно родных. Да и поесть у нас можно, как дома - сытно, не дорого, для желудка полезно. - Хозяин старался угодить приезжей красотке. Откуда ему было знать, что ни гостиничным шиком, ни ресторанной едой девушка не избалована.

Кристина и в самом деле была вполне довольна своим углом, ведь за окном, за каменным двориком под ним, постоянно увешанным гирляндами сохнущего белья, был самый настоящий Рим. Вначале она никак не могла поверить в это, обхаживая близлежащие улицы и переулки с кружащейся от счастья головой, а потом научилась пользоваться метро и наземным транспортом, выискивая на карте самые выдающиеся культурно-исторические объекты. Компании для этого занятия ей не требовалось, напротив, куда приятней бродить одной, не стесняясь своей изумленно отвисшей челюсти. Ни подруг, ни "патронов" Кристина не завела. А Руффо Строцци близости не домогался. Бедняга скончался через пять дней после возвращения из Москвы.

В "Карате" Все шушукались, обсуждая жуткую новость - бодренький и веселый помощник главного менеджера покинул сей мир внезапно, в результате разрыва сосуда, обходя с газонокосилкой лужайку своего загородного дома. Подозревали, как бывает в таких случаях, всякое, но зря - врачи установили факт естественной кончины, а священник, служивший панихиду, настаивал на традиционной версии - причастности Господа к определению земных сроков каждого смертного.

О Строцци быстро забыли. Кристина, погрустив и повздыхав над фактом безвозвратного ухода своего благодетеля, в глубине души вздохнула с облегчением: теперь она могла всецело посвятить себя Риму. Городу, который полюбила с почти физической пылкостью. Рим отвечал ей взаимностью, суля неминуемое счастье. В этом Кристина не позволяла себе сомневаться - как никогда она нравилась себе, отраженная в сверкающих стеклах дорогих витрин, в зеркальцах чудесных автомобилей, в восхищенных темных глазах черноволосых мужчин. Кристине не приходило в голову нарушать пункт контракта, в котором она обязалась соблюдать нормы законности в частной жизни, то есть не подрабатывать на панели. Господи, какая "панель" - она чувствовала себя принцессой! Несмотря на скромный номер в отеле, толкучку в неуютном метро, отстраненность от клана фотомоделей, более опытных, снисходительно наблюдавших за первыми шагами замкнутой иностранки. И не взирая на то, что полученной пачки лир с множеством нулей хватало лишь на скромное студенческое житье.

Кристина, живущая в "вечном городе", чувствовала себя преображенной. Бродя, как зачарованная, по его улицам, девушка ощущала себя иным человеком - прекрасным и сильным. Не какое-нибудь "дитя хрущоб", содрогающееся от омерзения к себе и окружающему в переполненной электричке, а царственный отпрыск великой истории человечества! Здесь она поняла, вернее, почувствовала всем своим будто заново родившимся телом, что самое большое преступление и самая страшная жертва - попрание собственной гордости, потеря уважения к себе, к новому образу "я", открытому Римом.

Римлянка Кристина училась жить заново - широко и радостно, ощущая в себе неведомую ранее жажду прекрасной, романтической любви.

...Оставалось всего пять минут до конца перерыва, и эти пять минут под осенним ярким солнцем, среди иноязычной болтовни и щегольской суеты царственного города казались ей драгоценными мгновениями.

В поле зрения Кристи сиял подъезд "Карата". И прямо у него мягко затормозила шикарная открытая машина. За рулем черноволосая красотка в темных очках, рядом - элегантный спутник, придерживающий рукой разметанные ветром прямые русые волосы. Они перебросились короткими фразами, красотка, улыбаясь, подняла большие очки и потянулась к спутнику яркими губами, а тот, приняв, как печать, этот мимолетный поцелуй, быстро обнял девушку и выскочил из машины. "Чао, бамбина!" - "Чао, кара!". Автомобиль умчался, а мужчина, оказавшийся высоким, стройным и очаровательно-небрежным, проверил содержимое кейса и направился к подъезду. Нескольких секунд Кристине оказалось достаточно, чтобы оценить то, что уже десятилетие с удовольствием смаковали миллионы итальянок - Элмер Вествуд излучал покоряющее обаяние. Она не имела представления ни о профессии, ни об имени незнакомца. Но его романтический образ сработал как детонатор, провоцирующий взрыв - жажда любви, настоящей, пылкой, огромной любви вспыхнула в душе Кристины с неведомой силой.

"Любить и быть любимой" - это теоретическое положение, относящееся ранее к области красивых вымыслов, обрело реальный, непосредственно её касающийся смысл. Кристина поняла, почему манили её, как наивного дикаря, "игрушки" цивилизации - красота богатой жизни - они были лишь условием, декорациями к самому блаженному состоянию на свете - опьянению взаимной любви. Элмер, с его игривой беспечностью, бронзовым загаром, с русоволосой, живописной красотой казался воплощением Рима, его покоряющей солнечной праздничности.