Мила Бояджиева - Сладкий роман

ПРИВЕТ - БРАТИШКА!

За массивными дверьми здания Коллегии вовсю веселилось майское утро.

- Мне кажется, нам необходимо поговорить. К сожалению, я остановилась в гостинице. Мы могли бы посидеть в кафе.

- Я тоже живу в маленьком отеле. Все устроил господин Зипуш, и даже дал немного денег... - он замялся.

- Тогда поищем место поскромнее, - сказала я, истолковав его реплику о деньгах как заявку на некредитоспособность.

Из переулка мы попали к зданию Университета и направились вправо по Рингу, присматривая удобное место.

На тротуарах в скверах уже красовались вынесенные столики и я нырнула в густую зелень сквера, приметив непритязательное кафе среди цветущих штабелей герани. Мы выбрали столик с краю, хотя все остальные были тоже свободны, и мой спутник, пододвигая металлический, выкрашенный белой краской стул, больно задел ножкой щиколотку.

- Ой, простите... Я не думал, что кресло такое легкое и сильно размахнулся.

- Пустяки, - я взяла у официанта карточку, чтобы предложить гостю блюда, но он отрицательно замахал руками:

- Кофе, только черный кофе!

- А мне - "вайс гешприц". Это белое вино пополам с минеральной водой, - объяснила я Мишелю. - Как вас удобней называть, - Майкл, Мишель, или, как там сказал Зипуш, - Михайло?

- Вообще, у нас употребляют отчества - Михаил Семенович. Но мы же родственники и лучше просто - Микки.

- Как? - удивилась я такому неожиданному сближению.

- Наверно, это слишком интимно или по-детски? Так звала меня бабушка, считая, что использует европейский вариант, - засмущался он.

- Ну, это было уже давно, - невинно заметила я. - Давайте лучше Майкл, - как-то привычней, если вы предпочитаете говорить по-английски.

Не могла же я объяснить, что немолодой мужчина с такой внешностью и в таком костюме никак не может быть "Микки", пусть мне Зипуш даже докажет наше ближайшее родство. Он был, пожалуй, высок, но щупл и как-то скомкан. Ощущение зажатости, напряженности исходило прежде всего от умопомрачительного черного костюма с белой рубашкой и темным широким галстуком в серую полоску, будто он и впрямь собирался на похороны. Костюм был стар, хронически мят и обладал способностью притягивать мелкий мусор зрелище не из радостных. Рубашка господина Арсеньева вполне могла оказаться нейлоновой, во всяком случае, только тогда, в эпоху капрона и нейлона носили подобные галстуки. Он, очевидно, постригся перед самой поездкой, и сделал это настолько неудачно, что форма головы под коротко снятыми, цвета красного дерева, волосами казалась чрезмерно вытянутой, а уши большущими. Ну куда он смотрел? Раздраженная старательно подчеркнутой невзрачностью кузена, я с удовольствием открывала в его внешности все новые несуразности. Но парфюм у "Микки" был неплохим, я даже могла бы поручиться за фирму "Диор", а ботинки он старательно прятал.

- Вы живете в Париже, Дикси? Это не слишком фамильярный вопрос? - он посмотрел на меня с извинением, словно задал на экзамене симпатичной студентке чересчур сложный вопрос.

Откуда мне было знать, что оборот "жить в Париже" имеет для россиянина подтекст анекдотического шика, граничащего с издевкой.

- Бабушка оставила мне небольшую квартиру на третьем этаже старого дома. Родители погибли в автомобильной катастрофе. Десять лет назад, поспешила добавить я, заметив взрыв сочувствия в его глазах.

Он вообще смотрел очень внимательно, очевидно, из-за трудности в языке, стараясь не упустить смысл и ловя каждое слово, как разгадку шарады. Я продолжала уже помедленнее:

- Мой отец был экономистом. Клавдию Бережковскую я видела одиножды в детстве, затем бабушка с ней поссорилась по идейным соображениям. Я тоже хотела стать экономистом, но ещё в колледже попала в кино.

- Вы - актриса?! - И снова та же интонация, что и в обороте "живете в Париже".

Господи, я просто пугаю собеседника своими выдающимися биографическими данными!

- Да, я киноактриса и живу в Париже. Поверьте, в этом нет ничего страшного, Майкл...

Он опустил глаза и задумался:

- Нет, это совсем не просто быть актрисой и жить в Париже. Вы сильная женщина.

Я засмеялась:

- Потому что выжила в жизненной схватке в "капиталистических джунглях" и даже не сошла с ума?

- Да. Потому что остались сами собой. И ничего не изображаете.

- Откуда вам знать, какая я в самом деле? Может, жадная, злая. Вот начну отсуживать вашу долю наследства.

- Я и так отдам, не надо судиться... Только ведь вы не возьмете.

- Конечно, не возьму. Да и вы не дадите. Вы же ещё толком не разобрались, Майкл, что там за богатства ожидают счастливых наследников... Вы состоятельный человек?

Не надо было его смущать, ведь уже понятно и без вопросов, что о "состояниях" он наслышан лишь из классической литературы и раздела светской хроники, если у них таковой есть.

- Наверно, да. У меня есть все, что нужно для жизни и работы. Теперь есть. Когда у нас гласность и перестройка... Свобода-то ведь нам раньше только снилась... как и ваши Парижи, Вены...

- Вы были настроены против советской власти?

Он со вздохом посмотрел на меня, а в глазах толпилось столько ответов, что он не подобрал ни одного и лишь махнул рукой.

- Вот когда поселимся с вами в фамильном имении и вечерами станем пить чай по-соседски, я расскажу вам страшную сказку... Только зачем вам страшная?

- Майкл, если не секрет, вы работаете в государственном учреждении?

- В государственном, российском... Посмотрите, как здорово! Я все рассматривал, рассматривал, и лишь сейчас догадался! - Он кивнул на двухметровую пирамиду герани. - Сделана пластиковая тумба с отверстиями, а внутрь насыпана земля. В каждую дырку посажен кустик - получилось цветущее дерево!

- Вы никогда не были за границей?

- Был. В Польше, в Словакии и даже в Югославии, когда там не воевали. А хотелось... ух! Хотелось сюда и в Париж, и в Стамбул, и в Женеву! Вы не знаете, какие у нас там, за железным занавесом, любознательные люди водились! - Он опять махнул рукой.

- Это тоже - тема для вечернего чая в поместье? - поняла я.

Он благодарно улыбнулся:

- С вами очень легко говорить. Ведь с этим Зипушем я и двух слов не мог связать. А вы все понимаете, хотя я, конечно, варварски коверкаю язык. Учил, учил десять лет! Книжки читал, а говорить не приходилось... Вот только сейчас прорвало!

- Я никогда не учила языка специально, разве только в школе и колледже. Но приходилось много работать и общаться с иностранцами. Как-то сам по себе появился английский, итальянский, немецкий. Конечно, я говорю плохо, не совсем правильно, но ведь главное: мы сидим и беседуем!

- Именно! Мы сидим и беседуем! - с удовольствием повторил Майкл фразу с интонационной точностью и с осознанием невероятности обозначенного ею факта.