Мила Бояджиева - Возвращение мастера и Маргариты

Нашлись, конечно, пронырливые журналисты, пытавшиеся очернить имена уважаемых людей и раздуть на страницах желтой прессы шумиху вокруг секретного изобретения. Самым веским, неоспоримым аргументом злопыхателей было загадочное исчезновения монумента на набережной, связываемое с заговором и генератором.

О судьбе медно-каменного изваяния ходили разные слухи. Говорили даже, что скульптор, разочаровавшись в культурной политике, тайно демонтировал статую и подарил кубинцам. Кубинцы подарок взяли, поскольку, как выяснилось, изображен был Камноедиловым никакой не загримированный Шаляпин, а слегка приодетый в национальный испанский костюм товарищ Кастро. Московские власти рассерчали, прикрыли останки постамента чехлами от военных ракет и со скульптором распрощались. Говорили даже, что место на стрелке перекупил конкурент Камноедилова из Иерусалима с целью соорудить на нем крайне натуралистическое скульптурное изображение пророка Магомеда, и плюнуть тем самым в догмы ислама, изображения божественных персон запрещающие. Впрочем, подобные сообщения можно было отнести к очередным сионистским вылазкам. А вот что уже было доподлинно известно и освещалось подробно в СМИ, так это дальнейшая судьба Курмана Камноедилова. Он оставил политику и очень скоро объявился в Барселоне помолодевшим, бурлящим творческой энергией со смоляной шевелюрой на узком черепе. Уже там, мобилизовав серьезные средства, возвел монумент под скромным названием "Признание человечества". По масштабам и художественной смелости монумент, как было отмечено, значительно превосходил знаменитый собор архитектора Гварди. Обошлось строительство не дешево. В городе начались повальные празднества, но почему-то перестали выплачивать зарплату мусорщикам и муниципальным врачам. На площадях и улицах стало грязновато, а если объявлялись где-нибудь на Земном шаре какие-нибудь зловредные эпидемии, то прямиком шли сюда. Об это писали самые секретные московские газеты.

Занялись пытливые журналисты и расследованием дальнейшей судьбы ученого Ласкера, пропавшего в ту самую зловещую ночь, когда под воздействием его недопустимых экспериментов или без оных, самоликвидировался монумент оперного гения.

Самого Лиона Ласкера никто в Москве не видел. Коллеги формировали альтернативные версии. Пессимисты полагали не без оснований, что загребли ученого для досконального дознания какие-то спецслужбы, другие же, настроенные на выживание, утверждали, что пашет их бодрый шеф где-то в дебрях американских "ящиков" на вражескую державу за фантастические бабки. Знала правду одна только бывшая жена Ласкера Галя, поскольку лично перебралась кое с каким барахлишком в деревню Козлище и стала проживать в гражданском браке с остепенившимся и нетерпеливо ждущим дитяти Ласиком. Председатель совхоза "Глубокое" частенько заезжал к ним на газике, вспоминал за бутылкой турнепсового самогона погибших в пожарище Горчаковых и все твердил, что избу их поджег зоотехник Кащенко, переменившийся в своем поведении до неузнаваемости. Настолько, что записался в андреапольскую библиотеку, увлекся выпиливанием при помощи лобзика и пить перестал вчистую. От такого вырожденца можно ждать чего угодно.

Ласкер же слушал председателя плохо, пил хорошо, снова и снова рассказывал про какие-то фигуры, взмывшие из трубы горевшего дома в ночное небо и повторял:

- Я не предатель. Максим вам сам скажет, - при этом показывал алюминиевую трубку калейдоскопа, уцелевшую в огне.

Когда в разговоре поминалось имя Максима или Маргариты, тихий Лапа, сильно поседевший мордой после пожара, выбегал на дорожку и долго там стоял, виляя хвостом, насторожив ухо и вглядываясь в даль.

Аню Илене выписали из клиники со странным заключением "диагноз под вопросом". Кто же признается, что диагноза вообще уже не было? И случилось это после вмешательства знаменитого индусского целителя Саи Бабы. Устроившая телепатический контакт пациентки с Саи Бабой аспирантка кафедры нейрохирургии Маяна Троицкопур, выпустила об "эффекте Илене" основательный труд, в котором подробно описывала процесс исцеления юной москвички от саркомы и добавляла "как и в ряде других аналогичных случаев".

Несколько позже, когда Анюта окончила школу и стала женой Леши, супруги навсегда уехали из Москвы. Леша продал свои замечательные мозги, став научным сотрудником Университета, располагающегося в самой Санта-Барбаре. Тетку Леокадию и пятерых котов они прихватили с собой. Причем уже в Америке выяснилось, что никакого смертельного артрита у Леокадии нет, а есть запущенный ревматизм, который тамошние эскулапы и подлечили. Из пяти же привезенных помойников, по утверждению дипломированных знатоков Всемирной кошачьей лиги, один оказался ценной русской голубой кошкой, а еще двое - чрезвычайно породистыми лесными котами, водившимися только в Сибири сто лет назад.

Аня часто уходила к океану и сидела там словно глухая, не слыша, как теребят ее двухлетние двойняшки. Еще в то утро в больнице, найдя на своей тумбе тюльпаны и розовый листок без слов, пахнущий Маргаритой, она поняла, что сестра улетела на черных конях, а не погибла, как твердили все, в сгоревшем доме. Муж Леша молча обнимал ее за плечи и тоже смотрел в залив вода там играла и улыбалась, словно прозрачные глаза Маргариты.

В Москве кипели страсти. Известный шоу-мен Геннадий Амперс женился на поэтессе Машеньке и выпустил томик "Избранные хренарики". Стихи, тиражом в три тысячи экземпляров распространял он сам на банкете по поводу присуждения его супруги Букеровской премии. Да, верлибры Марии Очумеловой нашли своего читателя в лице международной литературной элиты. Сраженные их свежестью исследователи постмодернизма изощрялись в терминологии, пытаясь охарактеризовать трансцендентальные амбивалентные лексические приемы не в меру одаренной русской поэтессы. В домашней обстановке поэтесса отличалась чувственной требовательностью и имела тонкость поколачивать супруга щеткой от пылесоса.

Значительно менее оптимистично выглядела судьба Гаврилы Латунского (псевдоним Глыбанин), втянутого в разраставшийся процесс вокруг наркомафии. В местах заключения Гаврила получил от собственного адвоката оформленную чин-чинарем бумагу о передачи квартиры в Доме некому Хачику Геворкяну в личную собственность. Бумага была подписана Латунским и он не сомневался, что именно подлец Экстрактов успел подсунуть ее на подпись вместе с заграничными письмами. Только, как показал тюремный опыт, частое упоминание Экстрактова и сопровождавших его бандитов к добру не приводило. Латунского два раза отправляли на медицинское освидетельствование и, выслушав о визите странной троицы, на радость защите признавали нервнобольным. Адвокат Латунского рассчитывал, что именно невменяемость его пациента дает шанс выиграть процесс, отправив триллериста на принудительное лечение.