Резник Юлия - Не ты

— Рыжая? — тупил Лут. — А, девка твоя? Слушай, так там дел-то — бублик1 один, во ее вштырило! Ты мне, кстати, торчишь по этой теме.

Всеволод прикрыл глаза. В голове противно пульсировало, будто кто-то медиатором водил по натянутым до звона нервам.

— Какого х*я ты это сделал? Тебя кто просил? — шипел Сева, в такт каждому слову встряхивая своего дилера.

— Отвали, — вяло отбивался тот. Еще бы… откуда силам взяться. Убитый ведь в хлам. Зрачки расширенные, рубашка с длинными рукавами, а ведь в квартире такая жара, что пот по спине стекает. Значит, бахается2 уже вовсю — раз руки прячет. И ведь не соскочит… На сколько его хватит? Пять лет — потолок. Чаще — три. Реже — год. А потом смерть или от передоза или от гепатита. Злость куда-то ушла. Как и не было.

— Ты, это, Лут… Давай, завязывай, братишка…

Стало жалко этого придурка. И себя вместе с ним заодно. Сева знал, почему так случается. Почему люди подсаживаются на кайф. Так их дерьмовая жизнь становится хоть чуточку краше. В ней появляются краски, которые эти глупцы жирными мазками наносят на блеклый холст своей жизни, как будто не знают, как быстро те выцветают под серым небом реальности.

— Да-да, бро… Уже пора!

Богатырев кивнул, однако ни на секунду не поверил, что Лут хотя бы попытается соскочить. Гиблое это дело, когда перешел черту.

Сева поежился. Вместе с потом по его спине стекал страх. Он как будто только сейчас до конца понял, куда попал. Насколько за последнее время истончилась та грань, что отделяла его от пропасти. Насколько призрачной и эфемерной она стала. Из пропахшей шмалью квартиры Сева почти бежал. Спустился на пролет, дернул створку окна, вдохнул полной грудью воздух.

Мир вокруг раскачивался и кружился. Культи натерло и жгло. С этими протезами всегда так — чуть поправился или похудел — и все. Дискомфорт обеспечен. Сева выбил из пачки сигарету и подкурил. Перед глазами тут же всплыли картинки из недавнего прошлого. Машка — испуганная и нахохленная, как воробей. Сижку ему протягивает, а у самой в глазах… Космос, мать его! Необъятная вселенная. Он эту прорву даже через шоры собственных комплексов разглядел. Хотя в тот момент это было практически нереально. Вот тогда он в нее и упал. В невесомость, бл*дь, без подготовки. Два года назад такого и близко не было. В этом Машка была права — он бы и не вспомнил о ней, не случись те несчастья. Не от большого ума не вспомнил бы — факт! Сева Муру не оценил не потому, что она в тот момент была хуже, а оттого, что сам жизни не знал! Не смыслил, не ведал, не имел представления о том, что действительно стоит внимания. Кто… Кто действительно стоит! А сейчас поумнел.

Телефон зазвонил. Мама.

— Да, мам, привет…

— Привет? Сев… Ты вообще в курсе, который час?

— Ага… Поздно уже.

— Или рано. Пять утра, а я ни минуты не спала…

— Так ложись. Я скоро приеду.

— У тебя все хорошо? — после короткой паузы тихонько спросила мать.

Что ей сказать? Дерьмово все, как ни крути, но он будет стараться выкарабкаться. Он будет…

— Да, все отлично. Сдачу сессии отмечали с одногруппниками.

— Правда? — в голосе матери послышалось облегчение, и оно больно резануло по сердцу.

— Правда… Так что, иди спать. Я скоро буду.

И он действительно поехал домой. Медленно, не так, как обычно. Нужно было подумать, как-то переосмыслить всё, потому что жить, как раньше — значит, в бездну катиться, отпустив тормоза. А он не хотел падать. Больше не хотел.

Дом родителей находился в пригороде, но по пустынным улицам в ранний час — добрался довольно быстро. Мать не спала, хотя он и просил. Сидела тихо в гостиной, поджав под себя одну ногу, и бесцельно щелкала пультом от телевизора.

— Привет, ма…

— Я слышала, как ты подъехал.

Сева кивнул. Он знал, что если долгое время вслушиваться в тишину, любой отличный от нее звук воспринимается необычайно остро. Даже через дорогущую систему шумоизоляции, на которую не поскупились при строительстве их дома.

— А спать чего не легла? — отводя взгляд, поинтересовался Сева, снимая с головы осточертевший снепбек.

— Хотела тебя дождаться. Ты и не замечаешь, а я всегда тебя жду… — тихо заметила женщина, но лучше бы заорала. Возможно, тогда ему было бы хоть немного легче.

— Извини… Извини, ма, я… вел себя, как кусок дерьма, и…

— Я так волнуюсь за тебя, Севка… Если бы ты только знал.

— Я знаю…

— Ни черта ты не знаешь, глупый. Откуда тебе знать, что чувствует мать, когда у нее на глазах умирает ребенок?

— Это уже в прошлом. Ну… больница и все дела.

— В прошлом? Думаешь, ты в больнице умирал?

— Мам…

Виктория запрокинула голову к потолку и надавила пальцами на глаза.

— Ты сейчас подыхаешь, Севка. И нас всех за собой тащишь. Я ведь, что без тебя? Кто? Не знаю…

— Мам, ну, не надо, а? — Сева подошел к матери и осторожно обнял ее хрупкую фигуру. — Я все понял сегодня, правда! Знаю, что был не прав, но все уже в прошлом.

— Эти наркотики твои… Ты думаешь, я не знаю, что ты творишь? Я ведь не дура, Сев! У меня руки опускаются… Как тебе помочь? Самохин говорит — не давать тебе денег… Так, может, он прав?

— Отец такое сказал?

— Отец… — хмыкнула Виктория. — Да, представь себе. Говорит, что ты с жиру бесишься.

— Может, и бешусь. Мам, ну… не плачь, а?

— Где я тебя упустила, Севка? В чем не додала? Ты ведь ни в чем отказа не знал, так, может, в этом и проблема? А не в твоих ногах…

— Мам… Посмотри на меня, — приказал Всеволод, стирая прозрачные слезы с красивого лица матери, — в прошлом всё, слышишь? И наркота, и загулы… Вообще все! Я еще не знаю, как это все в голове устаканить, как справиться со всем, но… я найду способ.

— Ох, Севушка…

— Я не хочу больше вот так… Я жить хочу, мама. Стоять на сцене, писать музыку, любить, в конце концов…

— Все в твоих руках, милый. Ты ведь знаешь, мы поддержим тебя во всем!

— Да. Знаю… — уверенно кивнул Сева. — Ну, так мы все решили? Или ты еще хочешь поплакать? — неловко пошутил Богатырев.

— Не хочу, — всхлипнула женщина, — я с тобой на сто лет вперед наплакалась, дурень!

— Значит, вытирай слезы и иди спать…

Виктория послушно смахнула влагу со щек. Растерла распухшее лицо. Взглянула на сына с робкой надеждой:

— Все, правда, хорошо, милый?

— Правда, мама. А, если нет — то непременно будет.

На второй этаж они поднялись вместе. Всеволод принципиально не стал переезжать на первый, хотя каждый раз, поднимаясь по лестнице на протезах, проклинал свою твердолобость. У самой двери оглянулся. Кивнул матери напоследок и неловко переступил через порог.

Первым делом — отмыться от смрада притона Лута. Слава богу, к помывкам он давно уже приспособился… Пришлось научиться. Потому что самым унизительным в этом всем для Севы стала именно невозможность себя обслужить. От этого чувство собственного достоинства в пыль втаптывалось. И сдохнуть хотелось со стыда, чтобы никогда его больше не испытывать. С горем пополам стащил штаны, открепил протезы, которые потом тоже нужно будет вымыть. Пересел на коляску и доехал до ванной. Когда Севе становилось особенно хе*ово, он заставлял себя думать о тех, кто не имел возможность купить все эти приблуды. Протезы, кресло… Кто не мог переоборудовать дом и ванную комнату под нужды ампутанта. Вот кому приходилось действительно х*ево.