Анна Платунова - Обещанная колдуну

– Здравствуй…

«Здравствуй? Агата, ты с миражом здороваешься, что ли?» – одернула я себя.

Потерла веки, собираясь с мыслями, и в этот момент мираж поднял голову…

Каким-то чудом я не закричала. Хотя, пожалуй, чудо здесь ни при чем – просто горло снова перехватил спазм. Я отпрянула, прямо в руки Тёрна.

– Дыши, – сказал он громко и спокойно. – Все хорошо. Я рядом.

Мираж… Сейчас, глядя ему прямо в лицо, я как никогда ясно понимала, что умного и порядочного командира Аррила Вейра больше нет. Хотя это был его нос, его лоб и подбородок, но теперь они выглядели так, будто оплыли, растаяли, как воск от жара. А еще эти глаза! Эти мертвые белесые глаза! Губы существа, бледные, точно земляные червяки, изогнулись. Не сразу я поняла, что тварь пытается усмехнуться.

И мысль о том, что эти жуткие существа действительно разумны, снова накрыла меня волной паники. Я вцепилась в воротник куртки, пытаясь его разорвать. Секундное замешательство прошло, когда Тёрн взял меня за запястье, отогнув рукав. Его теплые пальцы касались моей обнаженной кожи: он делился со мной силой.

– Зачем вы пришли? – спросила я – с чего-то ведь надо было начинать.

Мираж, не отводя от меня взгляда, закашлялся, но как-то мерзко, будто давился, будто что-то застряло у него в горле. Потом я поняла, что он смеется.

– Зачем вы пришли? – крикнула я. – Убирайтесь с наших земель!

Тварь приоткрыла рот, но не так, как это сделал бы человек, а так, будто человеческое тело лишь оболочка, кокон, где зреет мерзкая бабочка, и она уже готова выбраться наружу.

– Нет, – раздался голос.

Губы не шевелились, голос шел изнутри. Меня сотрясла дрожь такая сильная, что я едва смогла устоять на ногах.

– Слышал? – сипло выдохнула я, обернувшись к колдуну.

Он качнул головой: «Нет» и указал глазами на тварь: «Не отвлекайся».

Но мираж, ответив один раз, будто не слышал моих следующих вопросов. Он кривлялся, смеялся нечеловеческим жутким смехом и пялился на меня глазами-шариками. Это продолжалось недолго, минуту или две, но я ужасно вымоталась: голова кружилась, по лбу струился холодный пот. Мне было душно и тошно.

Тёрн не отпускал моей руки, вливая силу, только благодаря этому я и держалась.

– Скажи ему вот что, – сказал вдруг Тёрн. – Скажи, что я подарю ему легкую и быструю смерть, если он согласится помочь. Или долгую и мучительную, от солнечных лучей. Что он выбирает?

Говорить ничего не пришлось: хотя Тёрн не слышал миража, тварь отлично поняла его слова. Я догадалась по тому, как погасла усмешка на извивающихся губах. Выходит, эти существа тоже боятся смерти!

– Какие… – мираж снова широко-широко разинул рот и произносил слова, не шевеля губами. – Вопросы…

– Зачем вы пришли в наш мир? – спросила я тихо. Торопливо добавила для Тёрна: – Он вроде согласен отвечать.

– Тесно… Тесно… Слишком светло… Нет пищи… Новый мир… Новый дом…

Сбиваясь, я проговорила его слова вслух, чтобы и Тёрн услышал. В общем-то ничего удивительного в признании миража не было. Многие думали, что миражи пришли захватить наш мир, но некоторые предполагали, что Разлом возник случайно, что миражи и сами не рады тому, что оказались нежеланными гостями в нашем мире. Значит, все-таки агрессоры.

– Почему напали сейчас?

Мираж зашипел, забился, натягивая цепи. Один из колышков с треском вылетел из кирпичной кладки. Я вскрикнула.

– Все хорошо, Агата. Не бойся. Его держат не цепи.

Действительно, тварь не шевелилась, будто на грудь ей давила каменная плита – это работала магия амулетов.

– Почему вы сейчас напали? – крикнула я и поняла, что голос не слушается: с губ сорвался сип.

Тёрн взял меня за плечи.

– Все, достаточно. Иди за дверь, – сказал он.

Наверное, от всех этих событий у него тоже в голове помутилось или я совсем уж несчастной и жалкой выглядела, дрожала вся, потому что он вдруг добавил:

– Ты умница, Агата. Умница. А теперь иди и подожди в коридоре.

Но мое упрямство, о котором до поры до времени я и не подозревала, снова прорвалось наружу.

– Нет… сейчас… Вы! – я кричала, наставив палец на мираж, который вновь хихикал надо мной. – Мы вас уничтожим! Гады! Да вы и не высунетесь больше! Солнце вон вас поджарило, теперь побоитесь!

Тёрн обхватил меня за талию и тащил к двери, но я рвалась из его рук, не отрывая взгляда от существа, которое корчило немыслимые рожи. Как же я ненавидела эту тварь! Как хотела отомстить за Агнессу и за командира Вейра! Я уже торжествовала победу, еще не победив. А мираж перестал корчиться, замер, глядя мне в лицо своими глазами-шариками.

– Настанет ночь… Самая длинная ночь… И мы… доберемся… до тебя!

Он вскинул руку, указывая на меня. Нацеленный на меня дрожащий бледный палец я продолжала видеть даже тогда, когда Тёрн выставил меня в коридор, когда захлопнул дверь, когда выкрикнул: «Стань прахом!», избавляя мир от жуткого создания, бывшего прежде человеком. И даже когда он вышел из кладовой и я разглядела за его спиной серую пыль, оседающую на пол, я все равно мысленно продолжала видеть палец, направленный мне в грудь.

Я прислонилась к стене, потом сползла на корточки и закрыла глаза, силясь унять дрожь.

– Агата, Агата, – голос Кайла звучал как сквозь туман.

Он тронул меня за плечо, но я почти не ощущала прикосновений и не реагировала. До тех пор, пока Тёрн не закатал бесцеремонно рукав моей куртки и не взялся обеими руками за предплечье, напитывая силой. Помог подняться и, обняв за плечи, повел за собой.

– Уже все… – говорил он тихо, прямо как моя нянечка, когда я, бывало, капризничала. – Все, все… Идем… Сейчас выпьешь отвар – и спать.

Никто не удерживал нас, но Топор и командир Фолли двинулись следом, и я поняла, что они настроены продолжить разговор с Тёрном. Хотя о чем здесь разговаривать – почти никакой информации добыть не удалось, пустая трата времени.

И вот в тот момент, когда мы подошли к ступеням лестницы, мы едва не столкнулись в узком проеме с мужчиной, который торопливо спускался сверху. Я отступила и только тогда разглядела знакомое родное лицо. Папочка…

Он тоже увидел меня. Первым порывом отца было обнять, он даже поднял руки, но взгляд его взметнулся к Тёрну, и руки повисли. По его лицу прошла судорога, как от боли. Он знал, знал, что ко мне нельзя прикасаться, нельзя называть дочерью. Но ему было тяжело, так же как и мне.

– Леди… Агата, – запинаясь, проговорил он.

Мой отец. Мой родной отец.

Я должна была присесть в полупоклоне. Или нет. Я ведь теперь не благородная дама. Я могла бы только кивнуть или просто улыбнуться. Но это было так невыносимо, так несправедливо…

– Папа… – прошептала я, а потом…

Кинулась к нему на шею, прижалась, расцеловала в обе щеки, и он тоже обнял крепко-крепко.