Анна Платунова - Обещанная колдуну

– Тебе же нравились мои поцелуи, да, галчонок? Чего ты так трясешься, у нас ведь все уже было? Пищала от восторга!

Я ничего не отвечала, растеряв все слова. И что тут скажешь – он все равно не услышит. Я только смотрела, словно могла бы остановить взглядом… Даниель наклонился и прижался к моему рту. Я застыла как мертвая, даже не дышала. Исцарапанные о доски пола губы пекло. Даниель должен был чувствовать вкус моей крови.

– Вот, значит, как, – недовольно и зло выговорил он отодвигаясь. – Теперь бревно будешь изображать!

– Мне больно… – прошептала я. – Я устала… Я не могу ничего…

И зажмурилась. Глупая, глупая Агата: Даниель сейчас не способен ни на жалость, ни на сострадание.

– Ладно, – проворчал он. – Отдохни.

Я не поверила своим ушам, а потом поняла: Даниель и сам пострадал, когда мы боролись, бровь и руки до сих пор кровили. Ему тоже нужно прийти в себя после схватки.

– Я ненадолго уеду. Привезу для тебя одежду. В этом платье ты похожа на миража.

Он хохотнул.

– Искупаем тебя, переоденем, – в его глазах снова появился нездоровый блеск. – И поимеем. Да, Аги? Сладенько.

Я нашла в себе силы не отвести взгляд.

Он ушел, оставив меня одну, подарив несколько часов передышки. Конечно, первым делом я попыталась избавиться от браслетов, но замок запирался непонятным мне способом, открыть его можно было только с помощью ключа. Прочную цепь невозможно было разорвать, хотя я пробовала зубами разогнуть железные звенья, но на треснувших губах снова выступила кровь, так что я оставила попытки.

Я забралась на постель, скорчилась, обхватив колени руками. Даже плакать не могла – так мне было плохо и страшно. Тёрн вернется через несколько дней… Что от меня останется к этому времени? Что останется от моей души?

– Прости меня, – прошептала я в пустоту. – Прости, я такая непослушная…

Я очнулась в темноте. Сколько прошло времени?

Из дома я вышла незадолго до полудня, но сейчас наступила ночь. Я не заметила, как провалилась в беспамятство. Неудивительно, ведь из-за магии крови я потеряла много сил. В каком-то смысле браслеты из литаниума оказали мне услугу, перекрыв доступ к магии, иначе я могла бы выжать себя досуха и умереть.

Огляделась впервые за этот страшный день. В доме, видно, давно никто не жил, Даниель снял его за гроши. В своем помутненном сознании он, вероятно, действительно видел нашу совместную жизнь. Набросал на постель лепестков, расставил свечи. Безумец.

Я села и снова принялась ковырять цепь. Нет, бесполезно, сработана на славу. Тогда я сползла на пол и попыталась снять цепь с железного каркаса, но Даниель подготовился заранее: закрепил намертво, знал, что так просто я не сдамся.

На полу он меня и обнаружил… Я не услышала шагов, потому что звяканье металла о металл заглушило остальные звуки. Даниель застал меня врасплох, подкрался со спины.

– Хитруля! – рявкнул он мне в ухо и рассмеялся, когда я дернулась и задохнулась. – Так и думал, что ты без меня тут проказничаешь!

Я подавила порыв забиться в угол у стены, закрыться руками и умолять. Вместо этого поднялась на нетвердых ногах, ухватилась за спинку и стояла покачиваясь. Даниель, напевая, принялся зажигать свечи. Я не подозревала, что их так много. Свечи, большие и маленькие, стояли всюду: на полках, на комоде, на подоконнике, на одиноком стуле, что с трудом удерживал равновесие на трех ногах, даже на полу. В комнате становилось светлее, но чем яснее проявлялись фигура Даниеля и его лицо, тем страшнее мне делалось.

Он не терял времени даром. Порез над бровью перехвачен тремя аккуратными стежками – шила явно женская рука. Я представила, как Даниель заявился к невесте и поведал ей трогательную историю о том, как вступил в неравную схватку с бандитами. Конечно, с бандитами! И победил их. Как же – такой славный парень, да не победит. «Ах ты мой бедный! – воскликнула она. – Ты мой герой! Я сама зашью». Она обрабатывала рану и дула, чтобы не так щипало. А потом… Наверное, нашла другой способ утешить. Чисто женский. Вот только Даниелю этого мало. Его голод невозможно утолить.

Он умылся и переоделся в темный костюм. Прежде на нем был надет светлый, летний. Но на светлой ткани отчетливо видна кровь. Кто знает, вдруг снова придется испачкаться? У меня скулы свело от страха, но я молчала и продолжала наблюдать.

Заметила сверток у двери. Даниель проследил за моим испуганным взглядом.

– Сорочка для тебя, как обещал. Платье пока не понадобится.

Конечно, про еду он не вспомнил. А еще мне отчаянно хотелось пить… и в туалет.

– Я хочу пить… – прошептала я спекшимися губами.

Он будто удивился.

– Ах да… – потер висок. – Я набрал для тебя ванну. Там и вода есть. Пошли уже, умоешься, а то смотреть на тебя неприятно.

Даниель закончил зажигать свечи и встал за моей спиной. Подошел так близко, что я ощущала жар, исходящий от него. Он отвел в стороны мои волосы, обнажая шею, прижался губами к полоске кожи, прежде скрытой прядями. Я сцепила зубы: прикосновения Даниеля заставили меня содрогнуться.

– Я помогу раздеться, – сказал он.

Провел рукой по ткани платья, отыскивая крючки, но сзади их не было. Только у леди платье завязывается на спине, потому что им помогают одеваться горничные, я же теперь одевалась сама, и завязки находились спереди, на груди.

– Я сама… – выдохнула я.

Пальцы не слушались, не гнулись, я еле-еле сумела поймать тесемку. Потянула, распуская шнуровку. Даниель спустил ткань с плеча, накрыл его ладонью и втянул воздух сквозь сжатые зубы, будто ожегся.

– Ну наконец-то… моя… – выдохнул он.

Стянул и второй рукав, сжал ладонями обнаженные плечи. Он не торопился, сдерживался. Знал, что сейчас никто не придет ко мне на помощь, а значит, и спешить не стоит. Шнуровку дальше распускал сам. Делал он это медленно и, будто завороженный, наблюдал, как платье сантиметр за сантиметром сползает вниз, обнажая сначала плечи, потом грудь…

Он остановил мой порыв закрыться.

– Ну-ну, тихо-тихо…

Отнял мои ладони, с силой опустил их, а потом с удовольствием сам взял в руки то, что я пыталась спрятать.

– Вот так…

Я привстала на цыпочки, уходя от его прикосновений, а он улыбнулся моей попытке.

– Да ладно тебе, Аги. Жалко, что ли?

В окно стукнула то ли горсть мелких камешков, то ли ветка. Только сейчас я услышала, что снаружи поднялся ветер – началась одна из внезапных весенних бурь.

– Тьфу ты! – Даниель вздрогнул и добавил крепкое ругательство.

Огоньки свечей затрепетали, как от сквозняка, хотя окно плотно закрыто, и воздух в комнатке был затхлым: душно пахло воском и умирающими лепестками. Даниель оставил меня и вышел на середину комнаты, потоптался на месте, оглядываясь. В эту минуту дом, охнув, просел. Из щелей вырвались столбики пыли, закружились в воздухе, и одновременно с этим по стеклу забарабанили песчинки. Я закашлялась. Отлично, просто отлично. Даниель нашел самый гнилой домишко, и теперь он развалится под натиском бури, а нас похоронит под обломками.