Анна Платунова - Обещанная колдуну

– И зачем бы им разыскивать обычного колдуна? – притворно вздохнула я, уже догадываясь. – Не хотят возвращения академии, возможно?

Полюбовалась, как расширились его глаза и взлетели брови. Неописуемое чувство. И продолжила, кусая губы, чтобы не рассмеяться:

– Ведь кто может восстановить старейшее учебное заведение Глора, как не сам господин ректор?

И все-таки не выдержала – прыснула. Очень уж удивленное лицо сделалось у Тёрна. Но он, справившись с изумлением, рассмеялся следом.

– Откуда? Как?

Он потер переносицу, недоумевая, пытаясь сопоставить факты: где он оплошал, что упустил? Я не стала его мучить и открыла все, начиная с истории, рассказанной отцом, и заканчивая плащом, обнаруженным в шкафу.

– Мой любимый ректор… – прошептала я, склоняя голову ему на плечо, вдыхая запах, целуя ямочку между ключиц. – Как же тебя зовут, мой любимый ректор?

– Стерн… Стерн Сварторн. Понимаю, звучит ужасно…

– Звучит прекрасно! Стерн… Стерн…

Колючее и сильное имя. Стерн Терновник. Тёрн.

– Настоящее имя для мага!

Он негромко рассмеялся.

– Знавал я сильнейших магов, которых звали Карл Пим или Нелли Орешек. Не имя делает мага…

Я обвила его руками за шею. Поцеловала, не давая договорить.

– Никто и никогда не узнает его от меня, клянусь.

– Не надо клятв, достаточно обещания, Аги. Я тебе верю.

Он поднялся, не спуская меня с рук.

– Пойдем отдыхать.

В спальню? Не знаю, хочу ли я ночевать в той комнате, где прежде он и Агнесса… Но мы поднялись этажом выше и оказались у дверей незнакомой комнаты. Тёрн толкнул дверь коленом, занес меня внутрь. Я оглядывалась, не понимая. Это была другая комната. Она была меньше и светлее. Белоснежные легкие занавески на окнах. Ни пылинки. Так чисто, уютно.

– Это наша спальня.

Тёрн опустил меня на постель, закутал в мягкое покрывало, лег рядом и привлек к груди, устраивая мою голову на своем плече.

– А завтра, – сонно пробормотала я, – ты мне дашь еще один урок…

Усмехнулся, коснулся поцелуем губ.

– Сколько угодно уроков, моя драгоценная девочка.

Незаметно наступило лето. Первый месяц его, светень, оправдывал свое название. Яркое солнце с самого утра заглядывало в окна. Я забыла, что такое дождь. Небо, безмятежно-синее, спокойное, как озеро в ясную погоду, не омрачала ни одна туча. Только белые трогательные барашки облаков робко прогуливались по самому краю небосвода.

Я просыпалась в объятиях того, кого люблю. Тёрн изменил своей привычке вставать до зари и, давно проснувшись, ждал, пока я открою глаза. Свет бил в окна, я жмурилась, как довольная кошечка, потягиваясь, и подставляла свое лицо под поцелуи, и целовала сама. Опрокидывала моего колдуна навзничь, прижимала его руки к подушке:

– Ага, попался!

Тёрн смеялся, мы начинали возиться и баловаться. Наши темные волосы перемешивались, руки и ноги переплетались. Он легко мог одержать верх, но поддавался, и я наваливалась на него, играя, покусывала мочку уха. Во мне оставалось еще очень много детского, но в то же время я ощущала, как с каждым днем все сильнее пробуждается моя чувственность. Где та стеснительная пташка? Хотя румянец до сих пор выступал на щеках в тот момент, когда тонкие бретельки сорочки скользили по плечам, это скорее от предвкушения, чем от стыда.

Потом мы лежали, тесно прижавшись, разговаривали о всяких пустяках. Утомленные, сытые, довольные… Будто не было впереди самой длинной ночи и угрозы, брошенной мне в спину миражом.

Впрочем, кого я обманываю: Тёрн никогда не забывал. По тени, что порой проскальзывала в глубине глаз, я знала: он начеку. Просто решил подарить мне этот месяц безмятежного счастья, которое мы оба заслужили.

На следующее утро после того как мой колдун принес меня в нашу новую спальню, я внезапно проснулась, разбуженная неприятной и грустной мыслью. Тёрн даже во сне почувствовал, что мое дыхание изменилось, и приподнялся на локте. Ласково, как мог только он один, погладил по щеке.

– Ну что ты? Боишься? Жалеешь? Слишком рано мы с тобой?..

Взял мою ладонь и прижал к губам. Переживал за меня, мучился от того, как спросить. Очень уж неопытной пичугой представлялась я в его глазах. Я отвернулась, пряча глупые и бесполезные слезы.

Он не дал отгородиться, закрыться в скорлупе, сгреб в охапку. Побледнел даже.

– Нет, не молчи, Аги. Ты не хотела? Было больно?

Бедный, он уже чувствовал себя насильником.

– Глупый! – всхлипнула я. – Было чудесно! Лучше не бывает! Восхитительно! А я… такая дура! Зачем я тогда убежала к Даниелю! Зачем! Могло быть так… прекрасно… Мне так жаль, Тёрн!

И я разревелась. Угораздило же меня удрать! И добавить к куче проблем Тёрна еще и Даниеля. Если бы я только знала…

Он обнимал меня и гладил, пока я не утешилась.

– Это я виноват… – сказал он мрачно.

И как я ни пыталась его уговаривать и убеждать, что здесь нет его вины, он, хотя и не спорил, остался при своем мнении. Правда, больше мы этой темы не поднимали, потому что изменить прошлое не под силу даже самому сильному магу.

Мы почти не выходили за пределы дома, лишь изредка выбирались в город. Один раз навестили моих родных. Я надеялась, что у папы появились новости для меня, но он, встретившись со мной глазами, тут же едва заметно покачал головой.

– Но есть ли надежда? – с отчаянием прошептала я в тот момент, когда отец, как хозяин дома, предложил мне, гостье, руку и повел в зал.

– Я делаю все, что могу, доч… леди Агата, – уверил он меня. – Надо еще подождать.

Потом мы сидели в гостиной за столом. Служанки подавали чай с пирожными. Я не глядя положила в тарелку первые попавшиеся, надкусила одно да так и забыла. Отвыкла от сладкого.

Потом, уже вернувшись, я никак не могла вспомнить, о чем же мы разговаривали. О каких-то ничего не значащих светских вещах. И хотя я чувствовала любовь близких, ловила на себе их обеспокоенные и нежные взгляды, сама себя уже ощущала здесь чужой. Почти незнакомкой. Иногда оглядывалась с недоумением. Что же это – камин, рядом с которым я провела столько часов за вышивкой? Ада показывала мне новые эскизы, я глянула из вежливости. Ирма сыграла пьесу на арфе. Моя младшая сестренка была самой талантливой из нас троих, музыка действительно доставляла ей удовольствие. Корн еще больше вытянулся. Верн оставался за столом недолго. После нескольких неудачных шуток и наших вежливых улыбок он, весьма довольный собой, сгреб со стола оставшуюся сдобу и убежал на свидание.

– Кажется, у него все серьезно с юной Таррин, – притворно вздохнула мама.

На самом деле она была довольна. Лейла Таррин происходила из знатного рода и была единственной наследницей богатого состояния – лучшей невесты и желать нельзя. Мы немного поговорили о предстоящем сватовстве, но разговор становился все более скованным и застревал на каждом слове. Я заметила, что Ада прячет глаза, а мама ерзает, будто никак не может найти себе места.