Олли Вингет - #После Огня

– Ладно… – проговорил Лин, наконец унимая смех. – Совсем холодно стало, надо идти обратно.

Он осторожно привстал на одной ноге, подхватил костыли и оперся на них, дожидаясь, пока Юли выпростает руки из-под одеяла.

Они медленно поднялись по низким ступенькам, дверь отворилась без скрипа, в коридоре было пусто, в палатах стояла тишина. Никто не заметил их отлучки. Опираясь на стену, Юли помогла Крылатому дойти до его одиночной палаты, а когда подняла на него глаза, то увидела, что парень улыбается.

– Ну до встречи, Юли, – сказал он ей и заковылял к постели.

Девушка затворила за ним дверь.

Уже пристраивая голову на подушке, она вспомнила, как улыбка Крылатого, открытая и ясная, освещала его худое лицо. Две ямочки на щеках и лучики морщинок у глаз придавали ему беззаботный вид, словно он был еще совсем юным мальчиком, не видавшим горя и смерти.

«Наверное, именно таким он был раньше, добрым, смешливым со своими Братьями. И с Алисой», – подумала Юли, отдаваясь сну.

– Нет, бабушка, я хорошо себя чувствую, – слегка раздраженно отвечала Юли, стягивая волосы ленточкой. – Я сегодня почти не кашляла, – добавляла она, делая глубокий, чистый вдох. – Вон сколько работы переделала!

На стуле высилась приличная стопка починенных вещей. Ровно сложенные рубахи, штаны, блузы с аккуратными заплатами.

Фета подозрительно глядела на внучку, та и правда выглядела оживленной. Худенькая, но крепкая, пусть бледная, но легкий румянец уже окрасил ее нежные щеки, и даже глаза, серые с крапинками, как у отца, смотрят прямо и уверенно. В проеме широкого ворота на тонкой шее выделялась тесемка нового медальона.

Четыре долгих, томительных дня назад старая Фета поутру зашла в комнату внучки, чтобы напоить Юли отваром. Плошка выпала из ослабевших рук, когда старуха увидела бескровное девичье лицо. Девушка лежала на подушках, почти утонув в них, точь-в-точь, как много лет назад последний раз откинулась на постель ее мама. Так же разметались непослушные локоны, так же синела жилка на тонком запястье, так же струйка крови стекала из уголка рта.

Не чувствуя ослабевших ног, Фета подскочила к топчану и дрожащими пальцами дотронулась до тонкой шейки Юли. Кожа девушки была холодной, но не ледяной, и сердце ее все еще билось, хоть и совсем слабо. Немедля больше, старуха выбежала из комнаты. Куда-то враз подевалась вся ее болезненность, натруженные, воспаленные суставы больше не ныли, тело не казалось ей тяжкой ношей, а сгорбленная спина выпрямилась, вернув Фете прежнюю, уверенную осанку женщины, могущей все.

Она неслась по пыльным улицам, разгоняя редких прохожих. Никто потом так и не смог вспомнить, что же поразило их тем сумрачным утром. Не приснилась ли им тень, что двигалась стремительно, словно скользила, не оставляя следов на рыхлом пепле? Наверное, все-таки приснилась, решат они, так и не рассказав об увиденном за вечерним костром.

Когда Фета распахнула двери покоев старика, он дремал в своем кресле, повернутом к окну. Сеточка глубоких морщин делала его лицо похожим на расплавленный и застывший песок. Он почти полностью облысел. Лишь кое-где желтоватую кожу головы прикрывал редкий седой пух. Вся его ссохшаяся, немощная фигура стала трофеем времени, еще одним доказательством его беспощадной власти над сущим.

От внезапного шума старик вздрогнул, тонкая ниточка слюны, вытекавшей из раскрытого рта, сорвалась с подбородка и упала на богатые одежды. Он поднял голову, но не сразу смог понять, кто перед ним.

– Дай, – требовательно сказала Фета и тут же повторила. – Дай!

В комнате стало холодно так, словно все ночи сожженного мира слились в одну и накрыли покои Правителя. Он судорожно выдохнул, и от его губ поднялся пар.

– Дай, – повторила старуха все тем же незнакомым, глубоким голосом. – Святой Рощей заклинаю, дай.

– Я уже сказал… – начал старик, силясь унять дрожь в ослабевшем теле. – Не будет больше медальонов для девки. Ее папаша не выполнил обязательств, зачем мне помогать теперь…

– Я уничтожу тебя, – прервала старческий лепет Фета, ее фигура начала терять очертания, заполняя собой всю комнату, словно бы разом стала вездесущей тьмой. – Я сотру тебя с лица этой проклятой пустыни! Дай!

– Что же раньше не уничтожила, коли можешь, Жрица? – язвительно проговорил старик.

– Если позволю силе излиться, если гнев мой падет на твою мерзкую головешку, то Город развеется прахом. – В рыке, исходившем из ее рта с перекошенными ненавистью губами, слышалось явственное могущество, и его металлические нотки резали слух.

– Медальонов почти не осталось, – ответил старик, отодвигаясь подальше от нависшей над ним фигуры. – Я больше не могу раздавать их. Посмотри, что со мной стало! На мне самом висит слабейший из них, самый старый. Я почти издох – а этот паршивец Томас не принесет нового!

– Дай! – Фета рычала.

Теперь старик видел перед собой только неясный клубок теней, становящихся все явственнее, закручивающихся все плотнее. Еще мгновение, и перед ним оказался бы Серый Вихрь. Он подхватил бы тщедушное тело Правителя, опрокидывая его, вместе с креслом и столом, вместе с милыми его сердцу мелочами.

В воздухе пахло ядовитой грозой, дышать старику становилось все труднее, из глаз покатились едкие слезы, а сердце, что пропускало удары, вдруг бешено заколотилось в сухой груди.

– Хорошо, – проговорил он, поднимаясь.

В комнате сразу посветлело. Вот за окном стала различима знакомая дорожка, ведущая с холма в Город. Вот привычно запахло гарью и ароматными травами, пучки которых лежали в углах помещения. Сердце больше не вырывалось из груди старика, легкие свободно наполнялись воздухом.

Правитель покопался в сундуке и наконец достал узкую коробочку.

– Вот. Но этот последний. Больше не дам, – сказал он.

Фета стояла у стены, навалившись на нее спиной. В глазах женщины, которая мгновение назад закручивая себя в серебристый Вихрь, отражалась вековая усталость, присыпанная пеплом сожженного мира. Не говоря ни слова, Фета схватила коробочку и вышла наружу.

Когда старуха добралась до ее кровати, Юли почти не дышала. Истончившаяся деревянная пластинка на опавшей груди стала подобна листу бумаги. Фета накинула на шею воспитанницы тесемку с новым медальоном. Старый рассыпался в ее руках, как только она его взяла.

Девушка не открыла глаза, но глубоко вдохнула, замерла на секунду, а потом свободно выдохнула. Щеки ее начали розоветь, а заостренные черты лица смягчились. Спустя немного времени Юли уже крепко спала, грудь ее спокойно поднималась и опускалась в ритме ровного дыхания.

Свободной рукой Фета погладила внучку по спутанным локонам, опустилась на холодный пол, привалившись спиной к топчану и вытянув ноги. Она сидела так, медленно покачивая в сжатом кулаке деревянную крошку погибшего медальона, пока девочка не пробудилась, голодная и почти здоровая.