Александра Салиева - Обречены и одиноки

Киринион улыбнулся, склонив голову влево.

Он всегда так делает, когда анализирует. И в данный момент он анализировал меня.

– Ладно, не говори, – неожиданно флегматично ответил Прайм.

Даже подрастерялась как-то. Пока пыталась сообразить, что за игру он ведет, прохладная ладонь скользнула по коже, наполовину забираясь под пояс брюк и… смерч в лице его имперского величества снова вернулся. Дыхание мужчины было тяжелым, поцелуи вдоль шеи и декольте захватывали в плен все мое тело и сознание. Он прикасался так мучительно обжигающе в своей страсти и опалял каждую клеточку моей кожи, до которой дотягивался. Чрезвычайно мучительно и в тоже время так необыкновенно сладостно. Так безмерно безумно. Пробуждая ураган желания, не меньший, чем бушевал и в нем сейчас.

Говорят, что в женском организме есть такая точка, при нажатии на которую, женщина может испытать ни с чем несравнимый взрыв наслаждения, а еще говорят, что ее найти очень сложно. В общем, я никогда особо не вникала, что конкретно там говорят про эту точку, так как старалась вообще избегать подобных тем ввиду преобладания меня в состоянии одиночества, но супруг видимо знал об этом абсолютно все. Прошло лишь несколько секунд, с тех пор как его рука самовольно устроилась между бедер, занимая окончательную позицию. Еще несколько, как расположилась в самом эпицентре моего страждущего желания и нашла эту самую точку. Моя спина непроизвольно подалась вперед и выгнулась навстречу настолько, насколько позволяла анатомия. Из груди вырвался стон, и я получила, длящийся как мне казалось тогда бесконечно, мощнейший, чрезвычайно сумасшедший, невыносимо чувствительный, сопровождаемый дьявольски сладострастными судорогами до самых кончиков моих пальцев, ошеломляющий по своей природе – оргазм.

Твою ж… Вселенную…

Разве так бывает?! Так сокрушительно сильно?! Так чрезвычайно невероятно?!

И тут в буквальном смысле вся жизнь пронеслась у меня перед глазами. Абсолютно вся.

Губы супруга снова жадно впились в мои, руки коснулись моих висков, сжимая голову почти что до боли, и… он получил каждое из моих воспоминаний. Все до одного.

– Чтоб тебя… – произнесла едва ли связно, когда смогла прийти в себя.

Странно, но боль, гнетущая столько веков, ушла. И я даже больше не чувствовала за собой вины за неисполненное данное Арханиэлиусу обещание. И сердце больше не ныло в груди горечью потерь. Ничего, что так держало меня за прошлое, не осталось. Все ушло, освобождая…

Бездна тебя побери, Прайм, нельзя поглощать чужие эмоции?! Так, значит?! Адский Сумрак пусть заберет тебя, разберет по частям и развеет по ветру Геенны Огненной!!!

– Дальше мне знать не обязательно, – меланхолично заявил Киринион.

Взял обруч и одел на меня обратно. Я еще с минуту помолчала, обдумывая свое новое мироощущение. До сих пор сохранившаяся сладкая истома по телу поспособствовала быстро прекратить злиться на супруга за вторжение в сознание.

– Весьма действенный способ получения информации, надо признать, Кир, – решила я отдать ему дань уважения.

– Это комплимент? – поинтересовался тут же собеседник.

«Еще какой», – сказал внутренний голос.

Но, то внутренний голос. Вслух-то я в жизни такое не признаю.

– И как часто ты пользуешься этой своей способностью? – любезно поинтересовалась я в ответ. – Может, на том алнаирийце тоже испробуешь?

Взгляд Прайма помрачнел. Мужчина угрюмо уставился на меня. И вот как-то теперь стала ощущать, что если среди нас и есть невменяемые персоны, так это точно я.

– Самаэль, – констатировал факт Прайм. – Вот значит, как ты получила свое временное бессмертие, Аэлин, – его голос звучал укоризненно.

И так черные глаза стали темнее некуда.

Мое сердце сжалось. А я уже было думала, что не буду больше сожалеть о прошлом.

– Слова обратно не вернешь. Сделку отменить невозможно. И не тебе упрекать меня, – ответила категорично. – Я сделала то, что посчитала правильным на тот момент.

– Из двух зол ты всегда выбираешь то, которое ближе, Аэлин, – констатировал еще один факт Прайм Киринион. – Я это понял. Не понял только одного. Ты вообще собиралась поставить архимага Ашерро в известность?

Промолчала. Потому что не собиралась. Как и не собиралась обсуждать свои ошибки.

– Алнаирийца казнят на площади на закате, – обронил Прайм безразлично и встал с постели.

Даже больше не взглянув в мою сторону, он вышел из спальни. Словно порыв холодного ветра, вместе с ним ушло и тепло, до того блаженно гуляющее по моему телу.

Повернулась на бок и стянула простыню, заворачиваясь в нее, чтобы хоть как-то согреться. Усталость накатила волной, и я закрыла глаза, медленно погружаясь в объятия новых грез и сновидений. Мне снились черные глаза… но не те, в которых отражались все звезды Вселенной. Те, в которых была лишь тьма.

«…Лучи заходящего за горизонт солнца криво падают на цветки кампсиса, разукрашивая их в красный цвет. Легкий ветерок проходится прохладным потоком по оголенным плечам, напоминая, что лето на исходе.

Построенная заботливыми мужскими руками для своей единственной любимой открытая беседка еще хранит воспоминания о той, которая так любила проводить в ней время. Шелковые красные подушки все еще лежат на сосновых скамейках. Фарфоровый белый чайный сервиз с золотым орнаментом, заботливо расставленный на столике словно ждет, что хозяйка вернется. И мужчина вот также сидит и ждет ее. Уже почти год, как отец приходит и смотрит на закат, думая о той, которая ушла. Сердце сжимается в приступе жалости и гнева одновременно, поэтому я, молча, наблюдаю со стороны, как мой когда-то статный величественный, знающий ответы на все вопросы отец, сутуло сгорбившись, сидит в этой беседке и ждет ответ на свой единственный вопрос. Я смотрю на него еще долго и, в конце концов, душа не выдерживает. Я подхожу и обнимаю его.

– Она не вернется, отец, – говорю тихо.

Хотелось сказать что-то, что успокоило бы, но не могу. Говорю как есть.

– Да, ты права. Сегодня она не вернется, – соглашается он со мной по-своему.

Старший рода Де Алькарро крепче сжимает меня в своих объятиях, и утыкается мне в плечо. Мне в такие моменты кажется, что он заплачет. Но мой отец никогда не плачет. Даже ее уход подкосил его, но не сломал. Он всегда был сильным. Сильнее меня.

После мы просто ждем, когда солнце совсем скроется и ночное небо озарится лунным светом. Я больше ничего не говорю ему, понимая, что и так его душа болит и разрывается на части. Я никогда не спрашивала, почему она ушла, и не спрашивала, почему он считает, что она вернется. Я всегда знала, что мама ушла навсегда…»