Ольга Романовская - За гранью грань

Геральт не подошел, не склонился, не промолвил ни слова. Я подсознательно ждала этого, хотя бы насмешек, но навсей, казалось, не замечал распростертого у ног тела. Живого тела, моего тела.

Сколько пролежала, не помню. Кажется, даже потеряла сознание, иначе почему не помнила, когда унесли Алексию?

Подняла голову и наткнулась на изучающий взгляд Геральта. Он сидел на стуле, закинув ногу на ногу. Ни один мужчина не позволил бы себе столь непристойной позы при женщине, а этот положил лодыжку на колено. И взгляд – будто интересно, подохнет ли паучок в банке.

– Ждешь утешения? – Вопреки ожиданиям, голос звучал ровно, без издевки. – И хочешь гордо от него отказаться, верно? А я не стану утешать. Попроси – может быть.

– Вы!.. – Поднялась на колени и поправила волосы. Никак не могла найти нужные слова, чтобы описать бушевавшие внутри эмоции. – Вы!.. Алексия… Вы чудовище, ваше сиятельство!

– Для тебя – Геральт или милорд Геральт. – Навсей встал, но лишь затем, чтобы перевернуть стул и оседлать его задом наперед, положив подбородок на сложенные на спинке ладони. – Все-таки жизнь спасла. О чудовище уже слышал, осталось только делами доказать, верно? Только вот незадача, – осклабился Геральт, – у меня есть дела важнее, нежели истязания светлой. Хватит с тебя собственной приемной семейки.

Темный помолчал и неожиданно спросил:

– Хотя бы ударить способна? А то все плачешь и сыпешь смешными ругательствами.

Задумалась и честно призналась:

– Нет.

Навсей впервые улыбнулся без примеси темных эмоций. Лицо его сразу преобразилось, стало похоже на то, каким увидела его впервые. Тем, которое всколыхнуло сердце. На мгновение даже забыла о крахе собственного мира.

– Я провожу тебя в спальню. Твою спальню, – на всякий случай уточнил Геральт. – Не выдержишь зрелища Талии. Можешь поплакать. Потом зайду и принесу пару книг. Пора приобщаться к собственным корням. Или Филиппу принести? Он, – навсей усмехнулся, разрушив иллюзию присутствия прекрасного незнакомца, – кажется, тебе понравился. Могу отдать. Светлых, как ланг, не держат.

Вздрогнула и с возмущением глянула на Геральта. Он меня с кем-то спутал. И что значит – не держат? Как меня вообще собираются «держать»?

– О, гневаешься! – довольно констатировал Геральт. – Значит, живая. Правильно, стоит ли жалеть падаль?

– Они не падаль, они моя бывшая семья! Даже если отец… – я осеклась и исправилась, – человек, которого считала отцом, совершил тот поступок, он все равно лучше вас.

– Чем же? – лениво поинтересовался навсей и провел пальцем по спинке, будто проверяя, нет ли на ней пыли.

А действительно, чем? Нахмурилась, пытаясь сформулировать, и в итоге сказала лишь:

– Он способен на любовь и жалость.

Геральт фыркнул, но, к его чести, не стал комментировать. Вместо этого лениво поднялся и неспешно направился ко мне. Темный поднял на ноги и, придерживая за талию, повел к двери. Телепортом не воспользовался. Разумно, надо себя беречь. Видимо, лекарь во мне неистребим, раз думаю о здоровье темного в такую минуту.

Не помню, как дошли до лестницы, поднялись наверх.

Навсей бережно опустил на кровать и нагнулся. Я испуганно дернулась, и он терпеливо пояснил:

– Обувь сниму.

Прикрыла глаза. Пусть делает что хочет.

Туфли полетели на пол. Геральт стащил их быстро и ловко. Решила, навсей уйдет, но нет, через считаные мгновения кровать рядом прогнулась, бедро согрело тепло живого тела. Испуганно распахнула глаза и встретилась с взглядом навсея. Отчего-то стало крайне неловко, и я предпочла отвернуться.

– Даже не знаю, какой мир бы тебе подошел. – Пальцы Геральта погладили щеку. – Наиви поэтому и не выжили. От кого же тебя зачала мать и как оказалась в том замке?

Задержала дыхание, когда палец навсея коснулся губ. Потом и вовсе обмерла, ощутив на себе вес мужского тела, терпкий запах и вкус чужого дыхания. Геральт целовал бережно, но настойчиво, не позволяя отстраниться. Аккуратно разомкнул языком губы, однако вместо того, чтобы освоить желанные владения, облизал сначала контур нижней губы, а потом верхней.

Руки Геральта удерживали мои. Не лезли под юбку, не раздевали, не ласкали. И я вскоре перестала биться под навсеем.

Грудь касается его груди, бедра – его бедер. Уши поневоле порозовели. Мы лежали на кровати, и пусть я одета, но всего один шаг отделял от потери девичьей чести.

– Страшно? – шепнул в лицо Геральт, на время оставив губы в покое.

– Да, – не стала скрывать я.

Какой же он тяжелый! Такой жену во время первой брачной ночи задавит. Бедные женщины, они должны быть тренированными воинами, чтобы не получить переломов!

– Сколько раз я мог тебя изнасиловать? – Навсей приподнялся на локтях.

Не стала считать и ответила:

– Много.

– И почему должен изнасиловать сейчас? Лангу как-то логичнее. Еще там, на берегу, а потом запереть в подвале. Ты ланга, ты сидишь в подвале?

– Нет, – окончательно запутавшись, к чему клонит собеседник, пробормотала я.

– Так в чем проблема?

Геральт одним движением перекатился и сел. С облегчением вздохнула и тоже поспешила сесть, обхватив колени руками.

– Я тебя успокаивал, глупая, – как ребенку, пояснил навсей. – Заодно боролся с последствиями воспитания лангов. Ты целоваться боишься, думаешь, от этого дети родятся и ноги отнимаются. Нет, почему воспитали в такой строгости, понятно: случайного брака и нежелательного потомства не желали. Но теперь-то!

– А что теперь? – с вызовом спросила я. – Сами хотите развлечься и зачать ребенка.

– Ты не ланга. Захочешь детей – родишь, нет – никто не заставит. И лечь в постель тебя тоже никто не принудит. С наиви так не поступают.

С недоверием глянула на навсея и на всякий случай отодвинулась к спинке изголовья, подальше от Геральта. Мало ли что взбредет ему в голову? Мужчины – существа, живущие желаниями, а навсей, по его словам, испытывает ко мне влечение, значит, попытается его удовлетворить. Не верю басням о «не заставит»: по документам наложница, имеет право. Зачем целовать, трогать, если не пытаться обесчестить? А еще женат!

Геральт вздохнул и одарил сочувственным взглядом. Ошибиться не могла, навсей именно жалел. Потянулся, осторожно взял за руку, чуть сжал пальчики и отпустил. Я же осталась сидеть, как сидела.

– М-да, – прокомментировал Геральт, – напугали тебя знатно! Шестнадцать лет, а даже прикосновений не выносишь. Не иначе боишься заразиться чесоткой. Ты хотя бы кому-то себя трогать позволяла?

Кивнула.

– Мужчине?

Снова кивок.

– Пошла после этого волдырями?

– Нет, но то отец, братья, учитель, а вы…

– Что – я? Ну что я, Дария? – устало переспросил Геральт и снова развалился на постели. Устроился на боку и, подперев голову кулаком, уставился на меня. – Прокаженный? Или раз трогает, то насилует? Хочешь, поклянусь, что не стану? Ты обижалась на отсутствие сочувствия… У нас сочувствуют только слабым, это оскорбительно. Но ты маленькая, светлая, я переступил через правила – и в итоге?