Бекка Фитцпатрик - Забвение

– А. Угадай, у кого сегодня первой парой стоит физкультура? Это так несправедливо! Я начинаю день, воняя, как слон в зоопарке. Неужели люди, которые составляют расписание, не знают, что люди пахнут? И они вообще представляют себе, что такое вьющиеся волосы?

– Почему ты не рассказала мне о Скотте Парнелле? – ровным голосом перебила я ее.

Мы начнем с этого места. И двинемся дальше.

Повисло напряженное молчание, которое подтвердило мои самые худшие опасения: она действительно рассказала мне не все, что знала. Намеренно .

– А, ну да. Скотт… – наконец неуверенно проговорила она. – Ты о нем.

– В ночь, когда я пропала, он пригнал к моему дому старый «фольксваген». Вчера вечером эта незначительная деталь выпала у тебя из памяти, да? Или ты просто не подумала, что это может быть интересно или подозрительно? Ты последняя, от кого я ожидала столь неубедительной версии событий, предшествующих моему похищению, Ви…

Я слышала, как она закусила нижнюю губу.

– Должно быть, я кое-что опустила в своем рассказе.

– Например, то, что в меня стреляли?

– Я не хотела тебя расстраивать! – заговорила она быстро. – То, через что тебе пришлось пройти, было так ужасно. Больше чем ужасно. В миллион раз больше. А я твоя подруга… неужели я должна еще добавить тебе страданий?

– Ви!

– Ладно, ладно. Я слышала, что Скотт подарил тебе машину. Возможно, так он извинился за то, что был шовинистической свиньей.

– Объясни.

– Помнишь, когда мы учились еще в младших классах, наши мамы говорили, что если мальчик тебя задирает, значит, ты ему нравишься? Ну так вот, в том, что касается отношений, Скотт так и застрял в младшей школе.

– Значит, я ему нравилась… – с сомнением произнесла я.

Я не думала, что Ви меня снова нарочно обманывает – не сейчас, когда я поймала ее с поличным. Но очевидно, что моя мама добралась до нее раньше меня и хорошенько промыла ей мозги, внушив, что я еще слишком хрупкая и ранимая, чтобы знать правду.

– Достаточно, чтобы купить тебе машину, ага.

– А я как-то общалась со Скоттом в ту неделю перед похищением?

– Ну, непосредственно в ночь перед похищением ты влезла с обыском в его комнату. Но не нашла ничего интересного, только подвядшую плантацию марихуаны.

А вот уже кое-что.

– Что я искала?

– Я не спрашивала. Ты заявила, что Скотт чокнутый. Больших доказательств я от тебя не требовала.

Вот в этом я не сомневалась. Ви никогда не нужны были особые причины, чтобы сделать глупость. И самое печальное, то же самое относилось и ко мне.

– Больше я ничего не знаю, – добавила Ви. – Клянусь. Правда.

– Пожалуйста, никогда больше не утаивай ничего от меня.

– Значит ли это, что ты меня прощаешь?

Я злилась на Ви. Но в то же время, хоть и неприятно было в этом признаваться, я понимала ее желание защитить меня. Именно так и поступают лучшие друзья , нужно это признать. При других обстоятельствах я, может, даже испытывала бы восхищение ее поступком. И главное, будь я на ее месте, я, скорее всего, поступила бы так же.

– Квиты.

Направляясь в главный корпус, я лихорадочно пыталась придумать объяснение моему опозданию. Но реакция секретарши на мое появление была удивительной: она дважды осмотрела меня с ног до головы, словно не веря своим глазам, и с растерянным видом проговорила:

– О! Нора! Как ты?

Мне не понравился ее чересчур сочувственный и заботливый тон, и я сухо ответила:

– Я пришла за своим расписанием.

– Ой. Ну надо же. Прямо вот так сразу? Знаешь, никто не ждет, что ты сразу втянешься, детка. Мы как раз сегодня утром обсуждали, что, вероятно, тебе понадобится некоторое время, пара недель, чтобы… – она не сразу нашла подходящее слово, которое описывало бы то, что мне предстояло сделать. Восстановиться? Адаптироваться? – Чтобы освоиться.

У нее будто неоновые буквы на лбу горели: «Бедная девочка! Надо бы с ней поосторожнее!»

Я положила локоть на стойку и наклонилась к ней.

– Я готова вернуться. И это единственное, что имеет значение. Правда ведь? – И поскольку настроение у меня было не самое лучшее, я добавила язвительно: – Как хорошо, что в школе меня научили не принимать во внимание ничьи мнения, кроме моего собственного.

Она открыла рот, а потом снова закрыла его. И стала рыться в папках на своем столе.

– Так, давай-ка посмотрим, ты должна быть у меня где-то здесь… ага! Вот, держи.

Она вытащила из папки листок и протянула его мне:

– Все правильно вроде бы, да?

Я пробежала глазами свое расписание. Углубленный курс истории США, продвинутый английский, курс о здоровом образе жизни, журналистика, анатомия и физиология, оркестр и тригонометрия. Очевидно, выбирая курсы в прошлом году, я замышляла самоубийство.

– Что ж, выглядит неплохо. – Я закинула свой рюкзак на спину и вышла за дверь.

В коридоре горели тусклые флуоресцентные лампы, которые отражались расплывчатыми силуэтами в натертых до блеска полах.

Я все время мысленно повторяла себе: это моя школа… здесь мое место… Напоминала себе, что я ученица предпоследнего класса, хотя это звучало крайне странно, ведь я не помнила окончание предыдущего класса. Ну ничего, в конце концов привыкну же. Должна привыкнуть.

Прозвенел звонок. Двери классов сразу распахнулись, и коридор наводнила толпа. Я влилась в общий поток, из которого школьники ручейками растекались к туалетам, шкафчикам, автоматам с напитками. Я шла, задрав подбородок и глядя прямо перед собой, но все равно чувствовала на себе взгляды своих одноклассников. Сначала они машинально скользили по мне равнодушным взглядом, а вот потом, когда, спохватившись, снова переводили взгляд на меня, в глазах у них вспыхивало изумление и любопытство.

То, что я вернулась, уже не было ни для кого тайной – моя история стала сенсацией в местных новостях. А теперь они могли убедиться в том, что я жива и здорова, лично. Невысказанные вопросы были написаны у них на лицах и отчетливо читались в устремленных на меня любопытных взглядах. «Где она была? Кто ее похитил? Что с ней случилось? Какие ужасные, немыслимые вещи с ней творились?»

И самый важный, самый животрепещущий на сегодняшний день вопрос: «Она и правда ничего не помнит? Спорим, она притворяется? Невозможно просто взять и забыть несколько месяцев!»

Я листала тетрадь, которую держала в руках, словно искала что-то важное. Этот жест призван был сообщать всем вокруг: «Я вас даже не замечаю». Потом я выпрямилась и постаралась выглядеть как можно более безразличной. Может быть, даже отчужденной. Но ноги у меня дрожали, несмотря на все мои старания. Я почти бежала по коридору, стремясь как можно скорее достичь вожделенного убежища.

Оказавшись в туалете для девочек, я заперлась в последней кабинке. Сползла вниз по стене и села прямо на пол. Во рту стояла горечь. Руки и ноги онемели. И губы онемели. Слезы текли по моим щекам и капали с подбородка, но я не могла шевельнуть рукой, чтобы утереть их.