Софи Баунт - Душа без признаков жизни

Кошмар…

– Я размышляю вслух.

Асуры скривились.

– Не собираюсь оправдываться перед тобой, – возродился голос. – Но мне безумно любопытно. Ты просто возьмешь и засадишь меня в карцер? Близкого друга? Мы семья. Или ты слишком высок для таких, как я… отбросов?

Августина потрясла легкость, с которой демон его попрекал.

– Не говори ерунды! – заорал он. – Ты дорог мне. Но ты не прав! То, что ты делал и продолжаешь делать – отвратительно! Ты забиваешь эти гвозди, разрушая последнее доверие к своей касте. И за эти ошибки, пострадает весь твой народ и вся наша Обитель.

– Ты червяка не способен создать, зато рассуждаешь о глобальных проблемах галактики, будто ее Творец. Мой народ уже страдает. Хуже ему не сделать. И Обители ничего не грозит. Я и мои братья жаждем справедливости. Не больше.

Августин собрался возразить, но осекся. Перед входом в пирамиду к нему начали подступать другие души: одни желали успехов, вторые восхищались достижениями. В ответ приходилось бесконечно благодарить, поддерживать беседы, улыбаться, сбегать от назойливых девушек и снова улыбаться – так, что губы заныли от напряжения.

Со временем он стал воспринимать поклонников, как пищащих под ухом комаров.

И когда я успел стать настолько популярным?

Никто не перепрыгивал целую ступень в иерархии. Не одна душа в галактике! Это верно. Однако у Августина не было настроения радоваться. Ведь мозги терроризирует причина его негодования и срочного перерождения.

Предатель? Преступник? Убийца? Как величать?

– Тело подготовили? – приглушенно спросил виновник анархии в голове, но каждое его слово, как удар камнем по мозгам.

– Не переводи тему!

– Считаю неуместным продолжать нашу конфронтацию.

– Слушай, прости, – прошептал Августин в ладонь, чтобы не создавать душам повода для сплетен. Не хочется увидеть в вестнике заголовок, что в судьи отбирают чокнутых. – Ты обязан всем рассказать. Это ужасно, понимаешь? Обещай, что когда я вернусь, вопрос будет решен!

Отповеди не последовало.

Августин выдохнул и вошел в пирамиду. Главный коридор – длинный, как кишка. Свет исходит лишь от факелов. И к чему нагонять мрак на новеньких? Даже какая-то заунывная песня играет, от которой волосы в ужасе подпрыгивают.

Преодолев главный зал и несколько лестниц, Августин прибыл в место отправления. Масштабная червоточина крутилась посередине пола, подобно водовороту. Шелестела. Воняла гарью. Он помахал горстке людей в конце зала. Все знают, что Августин любит покидать Обитель в одиночестве и не лезут под ноги. Ссориться с будущим судьей Трибунала – затея бедовая.

Отскочив, Августин вскрикнул. Узкие – будто паучьи – пальцы впились в плечо.

– Зачем подкрадываться?!

За спиной стоял проводник: вечно перекошенный, грязный и недовольный. Еще одна местная знаменитость. О нем ведают на стенах пирамид яркими словосочетаниями.

– Шевели задом! Стоишь, мнёшься, – закрякал проводник.

Поправив капюшон – там прятался изюм, а не лицо, – он закопошился и вытащил из кармана заплесневелую бумажку. Инструкция для перерождающихся. Августин подумал, что проводник принципиально не устанавливает стенд с этим злосчастным текстом, и каждый раз вытаскивает огрызок из смрадного кармана.

Нет, он может заменить ее новой. Просто не хочет. Ему нравится лицезреть отвращение на чужих физиономиях.

Ради смеха Августин пробежался по инструкции взглядом.

Не брать амулетов материализации, пекторалей, портальных свечей…

– Дай сюда! И не задерживай остальных.

– Повежливее. Хочешь, чтобы толпа моих поклонников тебя сожрала?

Проводник изобразил испуг.

– О, трясусь и падаю. Живо прыгай! И только попробуй что-нибудь протащить, найду и кости набелю, понял?

– Да понял, понял…

Августин зализал волосы к затылку и подошел к червоточине – она растекалась на полу широким озером.

Шаг вперед. К свободе. К забвению…

Тьма затянула, испепелила временное тело, разорвала материю в пыль и обнажила кости души. В гаснущем свете Августин расслышал последние слова. Слова человека, которого он считал другом:

– Жаль. Безумно жаль, что ты не оставил мне выбора. Должен был сразу понять, что я не позволю тебе вернуться. Ты сгниешь на Земле. Прощай. Прощай навсегда, друг мой. И прости. Знай, я этого не хотел…

Жгучая боль пронзила грудь. Звук одиночного выстрела взорвался в голове судьи Феликса, и он осознал: это конец.

Смерть. Она пришла за ним, неожиданно и негласно, не оставив возможности умолить о пощаде. Об отсрочке. О милости. Пришла в образе молодого парня с малахитовыми глазами. Незнакомец продолжал стоять за спиной, и когда Феликс повернулся, и когда упал, и когда рубашка цвета восходящего солнца почернела от горячей крови. Судья смог ответить лишь лицом, исказившимся от ужаса. Он ударился об асфальт. Последний раз вдохнул запах земли, укутанный сыростью и тоскливыми песнями ветров сентября.

Затем отвел карие глаза – всегда строгие и спокойные, – откинул голову и устремился взглядом в небеса, пропитанные черным обсидианом.

А дальше? Дальше – пустота…

Все планеты материального мира, от высшей

до низшей, – это юдоль страданий, где каждый

вынужден снова и снова рождаться и умирать.

Бхагавад-гита

– Будешь сидеть, пока мхом не зарастёшь? – раздался звонкий голос за спиной, словно разбили бокал у микрофона.

Марлин отодрала лоб от стола. Казалось, дерево срослось с кожей, иначе сложно объяснить, почему голова не желала подниматься, а веки оставались закрытыми. Сколько времени прошло? Пять минут назад за окном виднелось солнце!

Она протяжно зевнула, чихнула от запаха пыли и прокрутилась на скрипящем стуле. Ужаснулась, заметив себя в отражении зеркального шкафа.

«Одуванчик-утопленник, – посетовала Марлин. Золотистые пряди растрепались, а тушь на ресницах переквалифицировалась в черные синяки. – Господи, видел бы меня Феликс… Жуть».

Протерев сонные глаза, она откинула волосы и постаралась улыбнуться, ведь рядом качала головой Яра (на бронзовой шее воображаемая табличка «не злить после семи вечера») – статная брюнетка с кудрями, вьющимися лозой винограда. Будить Марлин на работе стало ее вынужденной обязанностью.

– Да, да… заснула за историей болезни… опять, – вздохнула Марлин, шурша страницами, – и кто сказал, что, заснув над текстом, к человеку приходит озарение?

– Твоя шизофрения. Вставай! Полдня проспала. Думаешь, так просто тебя прикрывать?