Галина Гончарова - Ветер и крылья. Старые дороги

Мия качнула головой. Вряд ли… только и того, что даже денег не будет.

– Я благодарна вам за честность, ньор Фаусто.

– Тогда пойдемте. Я скажу, как сделать чесночный отвар, а когда его сварят, мы попробуем напоить вашего отца.

– А потом?

– Спустя некоторое время надо будет открыть рану и принюхиваться. Если из живота у него запахнет чесноком… этот запах очень сильный и отчетливый, дана. И отвар не наносит вреда здоровью…

Мия поняла. И прикусила губу до крови.

– Вы хотите сказать, что если запахнет…

– Да, дана Феретти. Вашему отцу сможет помочь только Бог.

Мию это не утешило. Но…

– А сейчас? Отцу больно…

– Я перебинтовал его и дал маковый отвар. Он спит и не ощутит боли еще несколько часов.

– Благодарю вас, ньор. Сколько я должна?

Ньор только вздохнул.

Сколько она должна? Да знает он о состоянии семьи Феретти, вся округа о нем знает. Но и сказать, что денег не надо, пожалеть малышку, означает жестоко ее оскорбить. Она не простит.

А потому…

– Десять сольди, дана Феретти. Я не так много сделал, а за вызов я больше не беру [3] Золотая монета называется лорин (3.5 грамма золота). Один лорин равен 6 дариям, один дарий – двадцати сольди или ста двадцати малым риям. (Прим. авт.) .

Мия поняла все. И то, что осталось несказанным. И как пощадили ее гордость.

– Да благословит вас Бог, ньор Фаусто.

Ньор молча поклонился.

Божья помощь им понадобится. И этой девочке прежде всего. Увы…

Чесночный отвар сделали.

И Мия лично сидела рядом с отцом, вливала ему между губ по ложечке, уговаривала выпить… отец глотал в беспамятстве.

Где-то неподалеку билась в истерике мать на руках верных служанок.

Уснули дети под сказку кормилицы.

Мия сидела и поила отца. А потом сидела вместе с ньором Фаусто. И лекарь тихонько рассказывал дане случаи из своей практики, понимая, что девочка стала взрослой сегодня.

А еще, что она останется одна. А ей нельзя, вот именно сейчас никак нельзя…

Пусть он чужой человек для даны. Но здесь и сейчас – он человек, он рядом, он дает ей необходимое тепло… что еще надо?

Да ничего!

Только молитва…

Увы. Бог, если и слышит человеческие молитвы, то ответ не всегда дает благоприятный.

Спустя два часа Мие не понадобилось и объяснений.

От повязок на животе отца резко и остро пахло чесноком, перебивая даже запах крови и дерьма.

Надежды не было…

Куда не хотела идти Мия…

К матери.

Вот ведь и так бывает… Мия любила мать. До слез, до острой подсердечной жалости… вот как сейчас быть?

Войти и сказать, что, мама, все! Папе осталось несколько часов! Хочешь ты побыть с ним? Или нет? Решай…

Как тут повернуться языку?

И все же, все же…

– Хотите, я скажу это вашей матери? – тихо спросил ньор Фаусто.

Мия сжала кулачки. До боли, до крови в лунках ногтей… ах, как же это просто! Переложить ответственность на чужие плечи!

Не увидеть в материнских глазах боль и отчаяние.

И врать, врать себе до самой смерти… так легко, так просто, так приятно…

Мия качнула головой.

– Ньор Фаусто, я благодарю вас. Но… я должна.

И в глазах мужчины явственно блеснуло уважение. Он медленно взял руку девочки, поднес к губам, поцеловал.

– Дана Мия Феретти, что бы ни было в вашей жизни, вы можете рассчитывать на мою помощь и поддержку. Вы необыкновенная девушка.

Мия хлюпнула носом. Не сдержалась. Да, еще даже не девушка, двенадцать лет всего, но кого это волнует? Сегодня она на сорок лет повзрослела. Или на пятьдесят? И стала старше своей милой мамочки. Самой старшей в семье…

– С-спасибо, ньор Фаусто.

– Держитесь. Вам нельзя сейчас раскисать, иначе не справитесь. – Ньор Фаусто поднял руку ладонью к ней. – И вот… возьмите. Подышите.

Маленький флакончик перекочевал из рук в руки. Мия послушно поднесла его к носу – и едва не задохнулась от острого ядовитого запаха.

– Ох!

– Это нюхательные соли. Не разбавленные, как для благородных эданн, а чистые. Концентрированные. Вам пригодятся.

Мия сделала еще один вдох.

Слезы не хлынули. Нос даже задышал ровнее…

– Гадость какая…

У мамы был флакончик нюхательных солей. Вот там содержалось нечто подобное, только слабее, намного. И розой еще пахло… мама его использовала, когда у нее болела голова.

– Сколько я должна, ньор Фаусто?

– Еще десять сольди. Итого один дарий, дана Мия.

Мия качнула головой.

Она знала, что мамин флакончик стоил не меньше трех лоринов.

– Это стоит дороже, ньор Фаусто.

– Стоит. В красивых флаконах, с добавками из масел и прочей дряни… понимаете, дана? Я у вас прошу чистую цену вещества.

– Вы уверены? – сдалась девочка.

Отказываться не хватило сил. А это… что бы это ни было, но ей пригодится. И голова проясняется, и держаться легче.

– Вполне.

Мия достала из кармана одну из серебряных монет, которые нашла в столе у отца, вручила ньору Фаусто.

– Я благодарю вас, ньор.

– Дана Мия, полагаю, будет нелишним, если я останусь с вами… какое-то время.

Мия посмотрела на лекаря очень внимательно.

– Ньор Фаусто…

– Распорядитесь меня кормить вместе со всеми и отведите комнату, дана. Услуги лекаря не будут сейчас для вас лишними, а я могу себе позволить потратить пару дней. Считайте это моей молитвой.

– Молитвой? – искренне удивилась Мия.

– Конечно. Богу угодна помощь ближнему, вот и весь сказ.

– Не благотворительность? – прищурилась Мия.

– Вы в ней не нуждаетесь, дана. И в жалости тоже, – коротко ответил лекарь. – А вот в помощи и поддержке – безусловно. Как когда-то нуждался и я. Мне помогли, сейчас я отдаю свои долги. Не благодетельствую, понимаете? Просто возвращаю то, что никогда не смогу отдать близкому мне человеку.

– Он…

– Человек, который помог мне, уже умер. Он бы тоже остался здесь в такой ситуации. Уверяю вас.

Мия кивнула. Коснулась руки ньора Фаусто.

Руки постороннего мужчины! Благородная дана! Наедине!

Мама упала бы в обморок от ужаса. А Мия ничего, стои́т… может, и не так ужасно нарушать приличия?

Вот и мамины покои. Мия решительно толкнула дверь и вошла.

– Дана! – зашипела на нее служанка.

Мария…

Личная мамина служанка. Раньше Мия ее боялась… почему? Подумаешь, толстая и строгая? Это не страшно. Страшно, когда умирает отец, а ты не можешь ничего сделать.

Мия посмотрела прямо в глаза толстухе.

– Где. Моя. Мать?

Ньора Мария не выдержала первой.

– Утомилась. Лежит в спальне, отдыхает…

– Вон отсюда, – резко распорядилась Мия. И шагнула по направлению к спальне.

Мария с неожиданным проворством загородила ей дорогу.

– Это вы что ж, дана, будете матушку тревожить?! Так нельзя! Неправильно это! Вы понимаете, у нее душа нежная, ранимая…