Галина Гончарова - Ветер и крылья. Старые дороги

– Да.

Она уже не боялась. Папа рядом, папа пришел, попробуйте теперь ее тронуть! На руках-то у отца!

Смешно!

– Они на тебя напали, а потом…

– Нет. Я вырывалась, а у одного был нож. И я налетела рукой…

– Ага. И полилась кровь.

– Да, папа.

– Молчи об этом, Риен. Молчи…

И столько серьезности было в голосе отца, что девочка испугалась. Уже не раны, а чего-то… жутковатого, необъяснимого.

– П-папа?

– Слово даю, детка, я тебе все расскажу. Только чуть позднее.

– Х-хорошо…

– А вот и лекарь. Молчи, Риен.

Сначала Адриенна боялась, что и с лекарем, который перевязывал и бинтовал ее руку, начнется что-то подобное.

Но седой старик смывал кровь с ее руки, накладывал швы, ворчал, что руку распахали – шрам на всю жизнь останется… и ничего с ним опасного не происходило.

Адриенна успокоилась.

А потом как-то и сгладилось, и забылось…

А что дан Марк напился в лоскуты в ту же ночь… бывает.

И что он повторял что-то про ворон и их отродье…

Спьяну, наверное. Чего уж там – спьяну и не то придумаешь.

Примерно в это же время, в столице

– Отец, я не хочу.

– Я понимаю. И поверь мне, я тоже этого не хочу. Но боюсь, что другого выхода у нас нет.

– Бред какой-то… в наше просвещенное время – колдовство, проклятие…

– Ты понимаешь, что об этом надо молчать?

– Да.

– Никому. Даже твоей великой любви.

– Отец, я…

– Не забывай, она достаточно суеверна. Начнет еще тебя бояться или кому проболтается, слухи пойдут… И вообще, есть вещи, которые женскому уму просто недоступны.

Сын кивнул.

С такой трактовкой он был согласен. Действительно, женщины – существа непредсказуемые. Мало ли что им в голову придет, так надо сразу же и делать… или не делать… сложно с ними! И без них плохо, но и с ними не лучше иногда.

– Я буду молчать.

– Вот и отлично. Я бы не настаивал, но династия вымирает. И если это наш шанс…

– А если нет?

– Через пару лет ты будешь знать ответ наверняка. Да или нет. И если нет… кто тебе помешает овдоветь?

Взгляды отца и сына встретились. Недобрые, змеиные… сын первый опустил глаза.

– Хорошо, отец. Я сделаю, как ты скажешь.

– Вот и отлично. И помни – молчание и еще раз молчание.

Сын помнил.

Не хотелось, конечно, но рано или поздно отец все равно настоит на своем. Проще согласиться сейчас, но поторговаться.

Итак, что именно он хотел?

Любимая женщина как раз просила участок земли рядом с городом. Вот – пусть отец расщедрится.

Дядюшку Джакомо Мия видела последний раз, наверное, лет пять назад. И помнила плохо.

Кажется, он был высоким.

Кажется, он был толстым…

Темноволосым, как отец? Нет, уже не вспомнить. Стерлось лицо из детской памяти. Вот и не признала, когда дядя вошел в зал. Четыре дня спустя после похорон.

И то!

Где Эврона, а где Феретти? Даже если гонец мчался что есть сил, даже если дядя спешил…

Два дня туда, никак не меньше. И пока там, пока обратно… получалось так, что спешили оба. Но не успели.

Отца уже не было на этом свете, и прах покоился в родовой усыпальнице Феретти, под полом храма, и мама заперлась у себя в комнатах, оплакивая горькую жизнь, а заодно, как предполагала Мия, примеряя вдовьи наряды…

Светловолосая, белокожая… ей к лицу были синие тона, но не все. Не каждый оттенок. Серый ей решительно не шел, а черный… черный – хорош. Но дорого.

Сама Мия повязала на лоб синюю ленту в знак траура и махнула рукой на одежду.

Дорого. Слишком дорого. А потому… такие же синие ленты остальным детям, а мать пусть делает что пожелает.

Дядя оценил обстановку мгновенно. И ленты – тоже.

– Боже мой! Какое горе! Неужели мой бедный брат…

Мия медленно встала из-за пялец.

– Добрый вечер. Дан?

– Мия, ты не узнаешь меня? Я твой дядя, Джакомо!

– Простите, дядюшка, последний раз мы виделись несколько лет назад, – извинилась Мия, понимая, что, кроме нее, некому… ан нет?

Мать, которая то ли увидела из окна, то ли услышала новости от Марии, выбежала из своих комнат.

– Джакомо! О Джакомо, наконец-то!

Почти слетела по лестнице со второго этажа, кинулась на шею Джакомо – и разрыдалась в голос.

Мия скрипнула зубами и кивнула нянькам. Мол, уводите детей! Мать рыдает, еще им разреветься не хватало! Думать надо!

И сами все убирайтесь, без свидетелей обойдемся!

Спустя десять минут в просторном зале остались только Фьора, Мия, Джакомо и Энцо.

Фьора рыдала, Джакомо ее утешал, пока не заметил, какими глазами смотрят на это дети. Энцо… Тот смотрел спокойно. Даже слегка равнодушно.

А вот Мия…

Мия сама не знала, чего она больше желает.

То ли надавать матери затрещин, чтобы та перестала рыдать, то ли выкинуть их за дверь вдвоем с дядюшкой…

Именно в эту минуту девочка навсегда возненавидела социальные ритуалы.

Конечно, с ними проще. О покойном принято плакать, женщина должна быть слабой, мужчина должен ее утешать, Джакомо теперь старший в роду, и это надо признавать…

Но боже мой, какое же это лицемерие!

И как же остро это почувствовала Мия!

Энцо не кольнуло настолько остро, но и он подумал, что мать… сначала она не нашла в себе сил даже прийти к отцу, хотя тот желал ее видеть, а теперь… Теперь она рыдает на груди у его брата. В новом платье. Сером, но с черной оторочкой, которое ей очень к лицу. И рыдает красиво, так, что нос не краснеет, только слезинки катятся по бледным щекам…

В эту секунду Энцо понял, что его жена такой не будет. Он женится только на сильной женщине. Чтобы его дети никогда вот так не стояли… мало ли что случится в жизни?

Никогда!

Пару минут Джакомо еще терпел, а потом аккуратно отодвинул от себя Фьору.

– Присядь, дорогая сестра. Вот так… да, в это кресло…

– О-о-о-о-о… это кресло Пьетро…

Джакомо скрипнул зубами, но Фьору погладил по длинным светлым локонам, которые согласно обычаю заплели в две толстые косы. Вдова…

– Не сомневаюсь, он был бы не против. Расскажи мне, дорогая сестрица, как все произошло?

Вместо ответа Фьора разразилась слезами. Мия подошла к двери и резко распахнула ее.

– Ах, ты… подслушивать?!

Мария, с подносом в руках, только ахнула.

– Что вы, дана! Я бы никогда… я вот… горячее вино с пряностями…

Мия понимала, что вино можно было бы и быстрее принести, да и под дверью стоять не обязательно, но ладно уж…

– Поставь поднос и выйди вон. Еще раз увижу под дверью – уволю.

И сама, лично, закрыла дверь за служанкой. Потом повернулась в дядюшке.

– Горячего вина, дядя Джакомо?

– Пожалуйста, Миечка, поухаживай за мной…

Мия не стала спорить.

Она налила вино в бокал, лично поднесла дяде вместе с большим блюдом… кто-то понял, что гость будет голоден, и на подносе стояла тарелка с ломтями ветчины, сыра, хлебом…