Татьяна Абалова - Тайные хроники герцога Э

Выходит, на момент нашей встречи Конду должно было исполниться пятнадцать, и в реальности мы с ним одного возраста. Но сколько же разумного и даже мудрого в его письмах! Ничего лишнего, только то, на что следует обратить внимание.

Но отчего вдруг он упомянул возможное замужество? Неужели тому есть предпосылки? Мне стоит начинать волноваться? А может, это намек, что мне ни в коем случае не следует соглашаться на уговоры монахинь и не оставаться в монастыре, так как меня ждет светская жизнь?

«Не позволю выдать замуж без моего согласия». А что, могут? Или когда–нибудь он сам подберет мне мужа, чтобы решить некие политические или материальные проблемы семьи Корви? Ой, а вдруг его предупреждение связано с приходом того напыщенного индюка, случившееся где–то через пару месяцев после моего заселения в монастырь?

Тогда я еще не разбирала местную речь, а потому подчинялась коротким командам, к которым монахини приучили меня, точно пса. Мое упорное молчание из–за нежелания выдать себя и заговорить на неведомом им языке списывалось на посттравматический синдром, отчего ко мне относились как к слабоумной, способной понять лишь простые фразы.

– Зиго хест! – неожиданное появление в проеме двери одной из сестер застало меня врасплох – я едва не выронила книгу с картинками (иную пока «читать» не могла). Отложив ее в сторону, я смиренно опустила глаза и подчинилась. Выражение, значащие «Иди за мной!», я слышала чаще других.

Сестра привела меня в комнату, где я уже была прежде – именно там меня осматривали по прибытии в монастырь.

Настоятельница сидела за большим столом, на котором, кроме бумаг, чернильного набора и объемного сундучка, куда прятались пожертвования, ничего связанного с религией не находилось. Она витала в воздухе запахом благовоний, слышалась в шепоте монахинь, непрестанно читающих молитвы, строго взирала с картин, изображающих деяния святых. В этом мире бог имел иную историю, а потому стену над креслом настоятельницы украшало не распятие, а скульптурный барельеф с изображением святой пары, держащейся за руки и взирающей на присутствующих с грустью и любовью.

Войдя в кабинет, я застала как раз тот момент, когда первая дама монастыря на вес определяла щедрость подношения. Ее благодарная улыбка была куда скромнее, чем тогда, когда за мое пребывание в тихой обители заплатил Конд. Мальчишка был расточителен.

Мужчина, который только что расстался с бархатным мешочком, живо обернулся, и я сосредоточила свой взгляд на нем.

Жаба. Я ничего не имею против амфибий, но в руки никогда не взяла бы. Вот и здесь, заметив сальную улыбку и протянутую ладонь, выражающую готовность то ли облобызать мою, то ли в порыве чувств прижать меня к объемному животу, я сделала шаг назад.

– Адель, си гурто Джовиро Корви–Дуг, – строго произнесла настоятельница.

Мое сердце оборвалось и сползло куда–то вниз. Колени подогнулись, и я рухнула на ловко подставленный сестрой стул.

«В монастырь пришел кто–то из родственников Корви! – я запаниковала. – Сейчас меня выведут на чистую воду! Боже, знать бы еще, чем грозит присваивание чужого имени! А вдруг срок? Здесь же явное средневековье, где судят абы как. Еще ненароком сожгут за вранье».

– Адель вер туче! – мужчина, чье разбухшее тело никак не гармонировало с тонкими конечностями, мягко подошел ко мне и все–таки схватил за запястье. Ласково погладил тыльную сторону ладони большим пальцем – этот жест мне показался неуместным, каким–то чересчур интимным, поэтому я, зашипев, выдернула руку. Кровь прилила к моему лицу, что незнакомца несказанно развеселило. Он расхохотался, запрокинув голову. – Ту биче неррасте вохе!

«Ту биче неррасте вохе, неррасте вохе», – я мысленно пыталась заучить фразу, чтобы когда–нибудь потом понять, что сказала жаба перед тем, как потрепать меня по пылающей щеке.

На этом моя пытка закончилась. Очередная команда «зиго хест!», и я, забыв про упавшее сердце и подгибающиеся колени, словно лань, уходящая от выстрела, понеслась прочь, едва не сбив с ног стоящую на пороге сестру.

Сейчас, год спустя, я уже точно знала, что произнес Джовиро Корви. Все сводилось по смыслу к фразе: «Да она просто красавица!»

Выходило, он никогда не видел настоящую Адель? Или знавал ее лишь в нежном возрасте? Скорее всего так, иначе я не жила бы спокойно все остальное время. Конд сто раз был прав, когда предупреждал, что все мы с годами меняемся, и не стоит бояться тех, кто нас не узнал.

Пусть я писала с ошибками, и почерк был далек до каллиграфического, но я села за ответное письмо, где осторожно описала давний визит Джовиро Корви. Пусть и здесь брат поможет «вспомнить» очередного родственника.

Ответное письмо я получила лишь через месяц и не самым обычным способом. Его вручили тайно. Сунули в руку, когда я с отрядом сестер отправилась на ярмарку в соседнюю деревню. Монастырь жил не только подношениями, но и собственным трудом. Отличная сыроварня, скотный двор, художественная мастерская, где не только рисовали на полотнах лики святых, но и обжигали статуэтки из глины, небольшой ткацкий цех, в котором производилась удивительная ткань, называемая «стадори», что переводилось как «жизненная сила». Пусть ткань выглядела грубой, стоила она неимоверно дорого – за метр неширокого полотна отдавали три овцы. Ткань охотно покупали старики и молодые, беременные и болезные люди, уезжающие в дальние странствия или желающие защититься от лиха, и все потому, что в нити стадори вплеталась оберегающая магия.

Я лишь раз видела и то с трудом упросила, чтобы мне показали, как одна из старейших монахинь – полуслепая, с болезненно распухшими суставами, творила волшебство, одобренное святой парой. Да, в этом мире магия делилась на светлую и темную. Одна считалась благодатью, другая злом, несущим страдания.

– В монастыре есть еще монахини, способные на такое чудо? – прошептала я, боясь нарушить чары. Поперечные нити в момент поглощения защитной магии светились, но вскоре гасли, становясь частью обычной на вид небеленой ткани. Я бы назвала ее гобеленной, если бы на ней выткали хоть какой–то цветной узор, слишком уж она была толстой и грубой на вид.

– Нет, сестра Хосита последняя, – моя провожатая с болью и нежностью взглянула на старушку. – Жаль, ведь стадори не брезгует носить даже короли.

В общем все, что производилось в монастыре Святой девы пользовалось немалым спросом. Монахини не без гордости рассказывали, что, благодаря им, деревня очень скоро разрастется до города. На ярмарку с недавних пор начали съезжаться не только подданные Рогуверда, но и жители других королевств.

И вот именно на ярмарке, когда я принимала деньги за статуэтку Святой девы (сегодня была моя очередь стоять за прилавком монастырских художеств), мне и сунули в руку плотно свернутый квадратик бумаги. Подняв глаза, я узнала кучера, который вывез нас с Кондом из замка. Мужчина весело подмигнул, подхватил завернутую в мешковину статуэтку и скрылся в людском водовороте.