Anne Dar - Узник

С детства я полюбила уединение, хотя всегда осознавала его тонкую грань с одиночеством, которую боялась перейти и, отчасти из-за этой боязни, друзья у меня были. Они были либо старше меня, либо мои ровесники, поэтому я быстро лишилась близкого общения с ними, каждый год, после выпускного в школе, теряя каждого из них по одному. Переписки в социальных сетях становились всё реже, и, хоть мы и оставались друзьями, но близость, передающаяся через рукопожатие, и терпкость от слов, разливающихся во рту, исчезали. Оставались только чёрные буквы, на белом фоне монитора, от людей, которые проживали свои жизни за сотни километров от моей.

Ещё совсем недавно я тоже хотела поступить в университет, но желания вырваться из этого города, как у всех моих знакомых, у меня не было. Сейчас, задумываясь о том, почему я решила поступать в столицу, я не могу ответить себе на этот вопрос. Ведь можно было ограничиться и городом, который находится всего в восьмидесяти километрах к востоку отсюда, в нём также можно было поступить на биологический факультет, но я выбрала столицу. Наверное, я решила, что если и стоит порывать с этим городом, то окончательно – уехать в самую дальнюю точку, на самый юг, в самый лучший университет.

Я сдала все три экзамена, по нужным для поступления предметам. По двум из трех получила наивысшие баллы и с замиранием сердца ожидала результата последнего экзамена, надеясь на то, что по данному предмету у меня получится набрать восемьдесят пять баллов – тогда моё поступление определенно и никто, и ничто, как мне тогда казалось, не сможет меня остановить.

За несколько дней до получения последнего результата на шестидесятом году жизни умерла моя попечительница. Это произошло ясным солнечным утром в восемь часов двадцать две минуты, четвертого июля. Я собиралась в очередной раз уйти в лес со своим рюкзаком, когда мальчишка с соседней улицы, лет одиннадцати, прибежал ко мне во двор. Когда я закрыла входную дверь и обернулась, он уже стоял на пороге и смотрел на меня широко раскрытыми голубыми глазами. Тяжело дыша, он сказал, что мою тётку только что увезли в больницу из-за обморока.

Спустя полчаса, стоя в старом белом коридоре на втором этаже трехэтажной шестидесятилетней больницы, я узнала, что моя опекунша умерла из-за неудачного падения. Почувствовав недомогание, женщина потеряла сознание и ударилась головой о булыжник, что и послужило следствием летального исхода. Опознать тело женщины мне не разрешили, обосновывая это тем, что я несовершеннолетняя и, к тому же, не самый близкий родственник умершей. Объяснения были слабыми, но я не настаивала и согласилась с тем, что опознавать умершую должна будет её дочь.

Держа перед собой и крепко сжимая светло-бирюзовый, с принтом мелких роз, рюкзак, июльским утром я вышла из больницы. На выходе меня ослепило яркое, еще не сильно припекающее, утреннее солнце. Идя домой, я думала лишь о том, что нужно позвонить дочери моей тётки. Никаких других мыслей в моей голове больше не было.

Зайдя домой я, не разуваясь, подошла к тёмно-коричневому деревянному столу, на котором лежала маленькая кожаная записная книжка. Найдя на шестой странице выведенный зеленым фломастером номер, над которым висели крупные буквы, сложенные в слово «Дочь», я, вдавливая прозрачные кнопки в серебристую трубку телефона, набрала чужие для меня цифры.

В подобных ситуациях люди чего-то ожидают от звонка: воображают себе голос поднявшего трубку или хотят предугадать реакцию собеседника на прозвучавшую информацию. Я же не ожидала ничего, моё воображение не рисовало ноты голоса моего будущего собеседника, мой разум не истязал себя попытками предугадать реакцию дочери умершей. Лишь тонкая нить солнца, падающая на старый персидский ковер, сейчас имела значение в моём сознании. Я всецело отдала себя этой нити, позволяя ей всецело проникнуть вглубь моей души. Мне хотелось, чтобы она смогла достичь своим тонким острым жалом самой сердцевины моего остывающего внутреннего мира и, дотронувшись, позволила бы сотням мелких осколков разлететься внутри меня, чтобы вся моя сущность содрогнулась от нежности тепла и света. Но мой внутренний стержень застыл, он превратился в охладевший серый гранит. Чем усерднее я пыталась распахнуть путь к окаменевшей глыбе, тем сильнее сгущался холод над солнечной нитью, превращая тропу, которую я для нее создавала, в непроходимые тернии подступающих заморозков.

События, происходившие после звонка, были разрушительно стремительны, словно внезапно налетевший вихрь, пережевывающий фундамент, на котором ты выстроил всю свою прежнюю жизнь. Изо дня в день ты жил в тишине и умиротворении, как вдруг на твою обитель спокойствия налетает неудержимая сила. Она вздымает вверх щепки, которые остались от вчерашней жизни, и с головокружительной высоты швыряет их вниз, разбивая с ними последнюю надежду на то, что проснувшись, ты сможешь вернуться к прежней жизни.

Уже спустя восемь часов после моего звонка, незнакомка, представившаяся дочерью тётки, оказалась на пыльных улицах старого города. Приехав, она сразу отправилась в больницу, для опознания тела матери. Об этом я узнала позже, когда она постучала в дверь. Женщина приехала одна, что меня немного удивило. Я не владела информацией о составе её семьи, но, почему-то, была уверена в том, что семья у нее есть и что она приедет не одна. Однако, на пороге кроме нее никого не было и я не решила расспрашивать её о подобных пустяках в данной ситуации. Женщина, приблизительно сорока лет, с крупными локонами на концах коротких волос, представилась Лидией и попросила впустить её в дом. Сняв тонкий бежевый плащ, она сообщила о том, что уже успела посетить больницу и похоронное бюро, заказав все необходимые услуги.

Приблизительно около восьми вечера, на серебристом рено, которое являлось копией машины, на которой ранее приехала Лидия, появился её муж. Еще через десять минут два незнакомца внесли в дом закрытый гроб и, расположив его на четырех, заранее подготовленных, деревянных табуретках, ретировались, получив за свои услуги незначительную плату. Не дожидаясь от меня вопросов, Лидия пояснила решение хоронить свою мать в закрытом гробу тем, что злосчастный удар пришелся на лицо умершей. Я не стала оспаривать решение женщины и расположилась на старом кресле-качалке, покрытом мягким пледом из овечьей шерсти.

Всё, что я знала о жизни тётки до меня – это то, что единожды она была замужем и что она овдовела около двадцати лет назад. Несколько раз за всю жизнь она говорила, что вышла замуж не по любви и мужа не любила, но я не знала о том, что у нее есть дочь. Об этом мне сообщил старик-доктор уже после её кончины, порекомендовав поискать номер телефона её дочери в личных записях умершей.