Ева Вишнева - Пламя и ветер

Глава 1. Прощание

Во сне я была зверем, искавшим теплую пещеру, чтобы пережить в ней холода. Под лапами хрустел тонкий лед, из пасти вырывался пар. Я натыкалась на норы, прикрытые еловыми ветвями или настилом из грязно-серого снега, но они оказывались слишком узкими. Я находила пещеры, но из уютной темноты шипели и гавкали: “Тебе здесь не место. Уходи, уходи, уходи!”. Когда холод сковал тело и сил не осталось, я заползла под ворох сухих веток, прижалась к стволу поваленного дерева, закрыла глаза и стала ждать весны.

– Энрике, пора вставать, – позвали издалека.

Поздно, слишком поздно. Я притянула колени к груди, пытаясь сохранить ускользающее тепло.

– Энрике, вставайте, пожалуйста, иначе останетесь без завтрака. Ваша мама рассердится.

Мама рассердится?.. Нет, она просто подожмет губы и отвернется, будто не хочет меня видеть.

– Энрике…

– Встаю, встаю.

Все же не хотелось сердить маму в утро перед долгой разлукой. Я опустила ноги на холодный пол, оставив в прерванном сне осенний лес, чуткий нос и пещеры, ни в одну из которых меня не пустили.

– Вы встали? Тогда я пойду…

Удаляющиеся шаги помощницы по хозяйству грохотали в тишине. Не успела я подарить ей новые туфли, так и ходит в старых, совсем разношенных. Мои туфли не краше. Я окинула взглядом обувь и серое дорожное платье, висевшее на ручке шкафа. Грубая ткань, будет колоться, натирать. Дюжина мелких пуговок, тугие петли.

Я застегивала их, стоя у окна. Туман стелился по земле, тек по саду, размазывал очертания деревьев, делая их похожими на призраков. Осень в Алерте сырая, сумеречная, бедная на краски.

Помню случай из детства: я посмотрела в окно и увидела лишь густой, волокнистый туман. В любимой “Большой книге легенд”, которую мне подарили на шестилетие, была одна история. Про страшных существ, которые живут в тумане и путают дороги. Человек, вышедший из дома в такую погоду, рискует навсегда потеряться.

В то далекое утро папа уезжал по делам. Я плакала, пыталась отговорить его, но папа лишь смеялся. Когда за ним закрылась дверь, мама сказала строго: “Энрике, что за концерт ты устроила? В начале осени всегда такая погода. Веди себя прилично”. Я убежала в свою комнату, закуталась в одеяло и спряталась под кровать. Старушка Илая выманила меня сладким печеньем, обняла и успокоила: “Что ты, милая, я о таком ничегошеньки не слышала. Туман – это лишь дыхание богини Отоны. Она дышит надрывно и вот-вот заплачет. Отона хоронит любимого брата – летнего мальчика, зеленоглазого Этта. И грустит потому, что умрет прежде, чем он успеет возродиться”.

Илая была моей нянюшкой. Она рано обзавелась морщинами, сгорбилась. Только руки остались гладкими, с нежной кожей. Это было странно, ведь Илая много работала по дому, шила, убирала комнаты, возилась со мной, с моим старшим братом Рейнаром и младшей сестрой Лилией.

Она умерла в начале моей десятой осени, в один из таких же туманных, промозглых дней. А в начале одиннадцатой весны у меня родилась вторая сестра. Я молилась, чтобы ее назвали Илаей. Это было бы честно, ведь старушка так ждала ее, мечтала подержать на руках.

Няня до последнего дня верила, что доживет. Я помню, как держалась, чтобы не заплакать, когда мы, дети, под руки выводили Илаю в сад. К тому времени она уже ослепла, и приходилось каждый раз подсказывать, где ступенька, плавная дуга моста через ручей, лавка. Мы стелили одеяла, чтобы ей было теплее, сидели рядом, развлекали: читали книги, делились новостями из своей детской жизни, играли.

Порой Илае казалось, что ребенок уже родился, и она пела колыбельные, двигая ногой так, словно качает кроватку. В такие моменты нянюшка выглядела счастливой, и мы не осмеливались открыть ей правду.

Родившуюся девочку назвали Вэйной…

В дверь постучали.

– Мила, извини, сейчас выйду, – крикнула я помощнице, стряхивая задумчивость.

Скрипнула, открываясь, дверь.

– Мила, я же сказала, я сейчас…

Но в комнату вошла не помощница, а Лилия, моя сестра. Подбоченилась, заправила за ухо светлую прядь.

– Мы должны были позавтракать вместе. Полчаса назад. Ты ошиблась, полагая, будто мы будем ждать тебя над остывшими тарелками. Мама просит передать, что ты можешь не торопиться, завтрак завернем и положим в повозку, съешь по дороге, – Лилия окинула меня недовольным взглядом. – Знаешь, Энрике, хорошо, что ты уезжаешь.

С этими словами она вышла из комнаты.

– Радуешься, что “кукушонок” покидает гнездо? – крикнула я вдогонку.

Характером Лилия пошла в маму, такая же упрямая и строгая. Придирается по мелочам. В детстве много жаловалась, размазывала слезы по щекам: “Энрике меня толкнула, она нарочно!”. Меня в угол, сестру на руки. Подруги, в окружении которых мама пряталась от одиночества, принимались ворковать, жалели “милую крошку Лили”, дарили ей наряды и заколки.

Красота Лилии – тоже мамина. Сестра белокурая, голубоглазая. Талантливая: пишет стихи, играет на фортепиано, плетет венки из цветов и листьев. Лилии восемнадцать, в нее влюблены почти все мужчины нашего края: делают дорогие подарки, пишут длинные письма.

Есть среди ее ухажеров один, черноволосый и черноглазый. Ричард. Моя тайная любовь.

Позапрошлым летом Ричарда по долгу службы занесло в наши северные края. Он приехал издалека, из солнечного города, прижавшегося к южной границе страны. Привез орехи, гранаты, сливы и странный фрукт, похожий на сердце.

Ричард заблудился в нашем саду и случайно забрел в мое тайное место под плакучей ивой, склонившейся над ручьем. Тогда ива болела, с одной стороны покров листьев пожелтел и истончился. Ричард раздвинул ветви-косички, и его лицо озарилось такой радостью, будто он всю жизнь меня искал.

– Ох, как я рад, что нашел вас. Вы ведь горничная? Подскажите, пожалуйста, как выйти на тропу, ведущую к замку?

Я молча смотрела на него, и сердце частило. В тот момент мне показалось, что на свете не сыскать человека красивее. Белые волосы, загорелая кожа, черные глаза, высокий рост, широкие плечи – Ричард так отличался от бледнокожих и тонкокостных северян.

– Не стоит пугаться, я пришел к молодой хозяйке, к Лилии…

В груди затянулся тугой узел. Я не смогла и слова выдавить, просто взяла Ричарда за руку и повела к замку. Пока шли, он рассказывал о далеком доме, о дорогом друге, к которому порой заезжает в гости. О том, как познакомился с Лилией в городском парке у подножия холма. “Нужно признаться, что мы сестры, – думала я, – рассказать Ричарду, какая Лилия на самом деле. Водить его кругами, улыбаться и флиртовать так, чтобы когда доберемся до замка, он о Лилии и не вспомнил”. Но мне не хватило смелости. У ворот Ричард поблагодарил, я молча ушла. Потом целый день была сама не своя, плакала и думала о том, что никогда не прощу себе эту робость.