Андрей Терехов - Ты будешь смеяться, мой князь

Шляхтичи разразились смехом, который князь не поддержал – не то занятый мыслями, не то недугом своим.

Завидев пекарню, Збышек ускорил шаг – и вошёл в дом. Вацлав, Ядвига и шляхтичи остались снаружи.

– Надзея, – позвал гостью Збышек и с горечью подумал, что говорит это имя в последний раз. – Проснитесь, вельможная панна.

Она открыла свои ледяные глаза и сонно забормотала: «Куда? Зачем? Почему?».

– Оденьтесь, вельможная панна, да выйдите во двор. Нашёл я семью вашу.

– Нашёл?

Надзея мигом поднялась и недоверчиво посмотрела на Збышека. Тот неохотно кивнул. Она стала одеваться – сначала медленно, потом быстрее – заплела наскоро серебристо-голубую косу и побежала, побежала из горницы, из сеней.

Збышек едва поспевал следом. Облака приоткрыли луну и осветили Вацлава, который спешился и тяжелыми шагами приближался к Надзее. Они смотрели друг на друга пристально, напряжённо – не как будущие муж и жена, а точно израненные рыцари на турнире.

– Ты меня за дурака держишь? – тихо, с угрозой спросил Вацлав и повернулся к Збышеку.

Тот опешил.

– Не понимаю, светлейший.

– Вот и я не понимаю, зачем ты мне, хлопец, вместо Рагнеды эту селедку суёшь?

Ядвига закудахтала от смеха, как настоящая курица.

– Не гоже князю шляхтянку рыбой величать, – прямодушно отрезал Збышек. – Коли не по сердцу она вам, так не моя вина.

Надзея, не понимая, смотрела то на одного, то на другого. От холода и тревоги ее потряхивало.

– Так ты что ж, болван, думаешь, – спросила Ядвига, – что отец мой Рагнеды своей портрета не видывал?

Збышек с вызовом посмотрел на княжну.

– А если и видел, светлейшая, то что?

– А медноволосая она, вот что! – ответил за дочь Вацлав и повернулся к Надзее. – Не видала ты медноволосой панны с ладанкой? А? Под лавку тут нигде не завалилась?

Шляхтянка покачала головой.

– А сама ты кто будешь?

– Вошь бледная, – ответила князю Ядвига, и шляхтичи загоготали.

– Не тебя я, дочь, спрашиваю. Говори, панна.

– Пан Збышек меня Надзеей кличет. А сама я не знамо. Запамятовала. Да и не хочу… Надзея я. Надзея!

Вацлав помолчал, посмотрел на Збышека.

– Наврал ты, выходит? А, хлопец? Или как мне это понимать?

Рука князя легла на эфес корда, и Збышеку захотелось отступить. Чудом он совладал с собой и ответил:

– Я никогда не вру, светлейший. Либо Рагнеда она, либо… головы мне моей не сносить.

– Брешет, – заключила Ядвига. – Как сивый мерин.

Вацлав сделал шаг к Збышеку, и оба замерли. Смотрел князь долго, тяжело, наконец, поморщился, словно зубами проверяя монету на подделку.

– Чтоб не видели в Ялинах ни тебя хлопец, ни хлеба твоего окаянного. А ее, – князь посмотрел на Надзею, затем обернулся к шляхтичам и снова, как в замке, покачнулся. – В Запорную башню. Покуда не скажет, кто она такая да где Рагнеда моя.

Прошли две седьмицы. Прошли, как в снежной пурге, без просвета и без новостей. Збышек только и знал, что собирать одни и те же слухи – дескать, Рагнеда все опаздывает, а князь все допрашивает Надзею денно и нощно, и молчит она, как та самая рыба об лёд.

Хлеб Збышек не пек. Не из страха – желания не было. Он словно бы оцепенел и чего-то ждал.

И дождался – гром ударил на Солнцеворот. Местный купчик, ехавший из Старой Волотвы в Ялины, сбился с дороги и набрел в лесу на богатую повозку. Лежали там и дружинники Рагнеды, и кормилицы-поилицы ее, и сама она – порезанные кем-то, точно ягнята.

Збышек, услышав это, заметался по выбеленной снегом деревне, а потом плюнул и, не скрываясь, не таясь, открыто вошёл в Ялины.

Стража его не остановила.

Не остановили его и перед замком, и перед опочивальней князя.

– Я тебе что, хлопец, велел? – спросил Вацлав, едва увидел Збышека. Выглядел правитель Ялин ещё горше, чем в прошлый раз: дышал часто, сутулился изрядно и сидел в кресле так, будто устал держать голову.

Збышек слегка поклонился и выпалил в пол:

– Не могла она это, светлейший. Сам ты посуди.

– Посужу, – Вацлав трясущейся рукой дотянулся до сундука и поднял винный кувшин. – Завтра. Когда при всем честном народе ее будут колесовать. И вот завтра ты можешь в город войти, хлопец. Так и быть. А сегодня – пошёл вон.

Князь жадно отпил вина.

– Да как же, светлейший, шляхтянка с дружиной совладала? – не унимался Збышек. – Как же это возможно?

– Как – не знаю. – Вацлав отер усы. – А если не прав я – так пусть назовёт себя и все расскажет. Ладанку объяснит.

– Не помнит она, светлейший. Не помнит!

– Вот, хлопец, на такой случай и есть прекрасное средство для памяти, – Вацлав с грохотом поставил кувшин на сундук. – «Колесо» называется. Привязывают к нему человека да железным прутом суставы ему дробят. Тут-то он все и вспоминает.

Хотел, было, Збышек ещё что-то сказать, но передумал: не сумеет. Не сдвинет гору.

– Дозволишь ее видеть, светлейший? – с вызовом спросил Збышек.

Князь болезненно усмехнулся.

– Дерзость бы твою, хлопец, да в корд али в пику.

– Не обучен, светлейший.

– «Не обучен»! Ну сходи, коли так хочешь, посмотри.

Збышек едва склонил голову и направился прочь из замка – к Запорной башне. Он не знал, зачем идёт туда, не знал, что скажет Надзее и что сделает после, но шёл решительно, прямо – пока не замаячило впереди жилище ворожеи.

Оно стояло по окна в сугробах: рассохшаяся хижина с прибитым над косяком бычим черепом.

Збышек приостановился, призадумался да и направился к ней по скрипучему снегу.

Зубов у ворожеи оказалось четыре, а не пара, как гласила молва. Хотя дни ее уже клонились к закату, седина не тронула чёрных волос, и возраст угадывался лишь по дрожанию рук, да по глубоким, как замковые рвы, морщинам.

Збышек наклонил голову и с ходу, без увиливаний спросил:

– Знаете вы, пани, средство, как память вернуть?

Ворожея послюнявила палец и перелистнула страницу книги, которую читала у расписанного морозом окна. Зимний свет озарял левую половину ее лица, а пламя очага – правую. Тени имели разный оттенок и двигались до странного независимо друг от друга.

– Положим, пан пекарь, и знаю. Знаю и то, что тебе оно не по нраву будет.

Збышек шагнул к ворожее и махнул рукой.

– Не до нравов, пани. Поможете вы мне? Прямо скажите. Чем смогу – отплачу.

Старуха покусала двумя верхними резцами губы и перелистнула страницу. В очаге громко треснуло поленце.

– Не передумаешь, а, пан пекарь?

Збышек покачал головой.

– Не пришёл бы иначе.

– Не пришёл бы? Ну тогда слушай. Раз пекарь ты, то… – она задумалась, полистала книгу и ткнула в неё пальцем, – впрочем, нет, первым делом к мяснику пойдёшь. Нацедишь крови в кувшин. Да, чтобы не скурвилась она, бросишь туда пяувку.