Анна Владимирова - Пленница медведя

– Куда ты, – выдохнул, тяжело дыша, и склонился к ее попке, хватая за талию. – Стоять…

Вкус ее кожи ударил в голову, добивая остатки рационального. Я прикусил ее ягодицу, оставляя метку, и Дана взвизгнула. Боится, дрожит… Так не пойдет… Крутанул ее на спину и подтянул за ноги к себе. Девчонка глупо цеплялась за задранную футболку, сжимая ее на груди, только запах не мог врать – хочет. Может, еще не понимает последствий, но протолкнуть ее «быть может» и сделать из него «да, пожалуйста» казалось несложно.

Взгляд скользнул по ее дрожащему животу и спустился меж ног. Красивая… кожа гладкая, плотно сжатые складочки, как лепестки бутона, и крышесносный аромат. Ее трепетный стыдливый стон сдавил нервы в комок, когда запустил язык в сердцевину.

– Н-н-н… – задергала попкой. Пришлось сжать и рыкнуть для острастки:

– Поздно. Разбудила уже зверя.

И я запустил в нее пальцы…

Ее всхлип рванул нервы чуть ли не с корнем, а вид ее небольшой напряженной груди обострял бесконтрольный животный голод. Что-то сделал со мной этот месяц смерти – я никогда так не дурел от женщины, а сейчас одна мысль о том, что она сбежит от меня, заставляла звереть… Но не уходить в себя, а наоборот – возвращаться. Я двигал пальцами все быстрее, жадно впитывая ее бурный ответ. Девчонка жмурилась, мяла простынь пальцами, кусала губы и стонала так, что скручивало внутренности в узел. Такая отзывчивая, чувствительная, моя… Стоило провести по ее налитой сердцевине чуть шершавым языком и надавить сильнее, и она задохнулась и задрожала.

А я смотрел и понимал, что все это больше никто не увидит кроме меня. Я не знаю, что с ней не так. Почему она влетела под кожу и выжгла там бездну, полную жажды эту бездну заполнить. Стало страшно, но лишь на вдох. Что мне, почти мертвому? Плевать, какой ценой я буду здесь держаться… Несколько секунд тишины показались мне гробовыми, и я не стал больше слушать ее поверхностное дыхание – подтянул за ноги к краю и вошел в нее с силой, возвращая себе ее стон. Я бы предпочел, чтобы она вообще больше рта не открывала, кроме как для этого. Пожалуй, ее крики – лучшее, что я слышал за всю жизнь. А она билась в моих руках, как в последний раз, забыв, что планировала сбежать. Когда я навис на дней, вжимая в кровать, Дана вцепилась в плечи и закусила губы, не понимая, что делает, подставляя шею. И я объяснил со всей страстью, щедро осыпая ее фарфоровую кожу метками.

Мы сплелись в одно. Я почти не выходил, вбиваясь до одури в нее и собственного хриплого стона, не в силах растянуть удовольствие. Да и не было это удовольствием – какая-то дикая пляска на углях, когда невозможно прийти в себя, и что бы ни делал – будешь выгорать изнутри дотла. Я только помнил, как нашел ее губы, будто беря вдох взаймы, чтобы выжить…

Мы пришли в себя мокрые и выжатые досуха. Дана даже не брыкалась, позволяя прижать ее к себе, просто дышала, вяло шевеля губами.

– Ты – сволочь, – выдохнула она тихо.

– Скорее всего, – выпустил ее из рук и тяжело поднялся. Тело давило к кровати, а что-то внутри тянуло к девчонке. Я бросил на нее взгляд через плечо – пялится в потолок, часто моргая, будто вот-вот заплачет. Досматривать не хотелось, и я подхватил штаны и вышел из комнаты.

Только почувствовал себя еще паршивей, чем вчера.

Надо было стрелять.

Стоило его шагам стихнуть в коридоре, по вискам покатились злые слезы.

Кого я обманываю? Если бы этот зверь был человеком и не свалил в закат сразу… то это, пожалуй, был лучший секс в моей жизни. Несмотря на то, что было его откровенно немного. А все, что было, мне не понравилось. Откуда же было знать, что это может быть настолько… безжалостно?

Я сползла с кровати, размазывая слезы по щекам, натянула футболку и на нетвердых ногах спустилась в гостиную. Медведь вернулся к разделочному столу как ни в чем не бывало. Только нож стучал звонче и быстрее.

– Ну и какого черта ты увеличиваешь мой тебе долг?

Нож замер, а на меня устремился тяжелый взгляд, под которым придавило почти физически, но я выпрямилась и прошла за стол.

– Я и так с тобой за спасение вряд ли расплачусь, а еще этот сказочный трах…

– Вроде не бил тебя головой, – отвернулся он, будто потеряв интерес.

– Это сделали до тебя, не волнуйся, – усмехнулась я. Только внутри все противно натягивалось и дрожало так, что начинало трясти. – Ружье почему не убрал?

– Накормить тебя хочу, – и он одним движением скинул мясо на сковороду. – Ты так и не ешь…

– У моего пребывания тут очень насыщенная программа, некогда, – голос уже заметно подрагивал. – Ты не хочешь на поток поставить? Романтика, секс… Знаешь, сколько скучающих женщин у нас в Дефоресте? О, сколотил бы состояние!

– Дана, – отложил он нож, но я не дала сказать:

– Можешь не готовить – я не буду есть, – посмотрела в его глаза. – Пока ты не отвезешь меня в город, не притронусь к тому, что готовишь. Понял?!

Я оттолкнулась от стола, роняя стул, на котором сидела, с грохотом, и направилась наверх. Ждала, что догонит, накажет, ударит… Но он не пошел за мной. Только через несколько секунд внизу раздался грохот и звон, от которых растерялась совсем – Сезар вымещал злость… на сковородке.

Весь остаток дня я провалялась в кровати, прислушиваясь и вздрагивая на каждый звук. Мужчина сначала пришел в ванную, потом спустился вниз, и после этого я долго его не слышала. Снаружи снова припустил дождь. Я скользила взглядом по комнате, ковыряя каждую мало мальски привлекательную деталь. Но уже через пару часов знала их все наизусть – Сезар не особенно грузился дизайном и милыми штучками. Безжизненно, лаконично, пусто…

Разболелась голова, и я закрыла глаза. Потом сползала в ванную, замечая, что стало как-то тяжело двигаться и вообще переставлять ноги. Тело знобило, а от холодной воды, что зачерпнула из-под крана, бросило в дрожь. Я доползла обратно и улеглась на кровать, замотавшись в одеяло.

Сложно было сказать, уснула я или просто провалилась в полудрему, но, когда услышала свое имя, не нашла сил среагировать. Губы пересохли, и когда попыталась их облизать, показались очень горячими. Кровать прогнулась, на лоб легла прохладная ладонь, и Сезар, кажется, выругался.

– Дана…

Оставил в покое ненадолго, потом пришел трясти снова, приподнимая.

– Не трогай меня, – прохрипела.

– Рот открывай и пей. – Таким злым я его еще не слышала. Прильнув к чашке губами, я заморгала, пытаясь смахнуть пелену с глаз. В комнате снова горел камин, пахло дымом, мятой и… им. Тело горело и не слушалось, сопротивляться было нереально. А Сезар влил в меня воду, и, казалось бы, оставил в покое. Но потом снова раскрыл и… стянул футболку, оставив голой.