Кети Бри - Дом слёз

Мы делаем познание своим ремеслом и способны разрешить почти любую задачу, кроме смерти. Которая как раз и разрешает все задачи, без всякого почти.

Пусть жизнь людская бесценна, мы всегда готовы назвать что-то более ценным. Честь и долг ставятся превыше жизни.

Смерть естественна для тела, а не для сознания. Оно не способно смириться со смертью, да и не должно.

Жизнь и смерть – кольцо бытия. Одно невозможно без другого.

Не годами следует мерить длину жизни, но благими делами.

( Цитаты из книги Маргариты Крайс « Жизнь и смерть »)

Окно, из которого лилась музыка, было полускрыто цветущей вишней. Весна была в самом разгаре: жужжали пчелы, пели птицы, а стоявшие под окном некроманты старались прятаться в тени от уже вполне жгучего солнца. Тёмные одежды притягивали тепло. Мартин Хагал чувствовал, что надетая под плотную одежду рубашка прилипла к спине от пота. Его учитель, мастер Айнир, от жары, кажется, не страдал нисколько.

– Хорошо играет, – вздохнул мастер Айнир, пряча руки в рукава свободного одеяния.

Хагал покачал головой.

– Нет, здесь что-то не то, мастер. Я слышал игру Анны Бейли – ходил с невестой на концерт. И играла она всегда с большим чувством. А здесь… будто музыкальная шкатулка.

– Не знаю, – пожал плечами мастер. – Мне нравится. Я, конечно, не так хорошо разбираюсь в эуропейской музыке, но всё же кое-какие знания у меня имеются. Недаром отец хотел продать меня в рабство музыканту.

– И как же вы избежали столь незавидной участи, учитель?

По рождению мастер был родом не отсюда, не из Астурии и даже не из Эуропы вообще, а из далёкого Айзакана, что за Закатным хребтом. Из мест, о которых рядовой астуриец не знал ничего, кроме сказок. Мартин тоже не знал – сказывалось отсутствие нормального начального образования. Мастер усмехнулся:

– Мне повезло оказаться магом.

– Магов не продают в рабство?

– Мало у кого хватит денег на такого раба. Кроме Гелиатской академии. Но и там я пришёлся не ко двору. Способности некроманта – клеймо по обе стороны от Хребта, мой ученик. А там, где я родился, некромантов и вовсе казнят. Мне пришлось бежать.

На солнечной, тихой, респектабельной улице двое некромантов смотрелись совершенно инородно, будто два чернильных пятна поверх лёгкой акварели. Мастер Айнир достал из кармана портсигар, вопросительно глянул на Хагала. Тот вздохнул.

– Спасибо, мастер.

– Невеста курить не разрешает? Подкаблучник ты, Хагал.

– Я просто люблю её, мастер.

– Долго ли та любовь продлится, мальчик? Она смертная, ты – маг. Даже если будешь делиться с ней силой, сколько она проживет? Двести, триста лет? А разлюбишь, так что? И бросить будет жалко, и тащить надоест…

Хагал спокойно улыбнулся. К подобным разговорам ему было не привыкать.

– Уж сколько любви будет, так вся наша.

Проехал мимо самоход, прошла дама с пурпурной шелковинкой на поводке. Та щурила огромные радужные глаза, жалобно пищала, припадая на одну из шести лапок:

– Пить, пить…

Дама остановилась, строго сказала:

– А чего ж ты в драку в парке полез? Терпи теперь, пока до дома не дойдем.

Некроманты раскланялись с дамой, посторонились, пропуская её и забавного химерного питомца. Хагал подмигнул шелковинке, та гордо задрала курносый нос и запнулась о камень. Захромала вслед за дёргающей поводок хозяйкой. Дама некромантов не удостоила взглядом. Привычное отношение к тёмным в подчеркнуто светлом районе. Здесь жили либо потомки светлых магов и природников, либо вассалы ордена Света. Впрочем, магистр хорошо поработал над репутацией ордена Тьмы после Последней войны: ещё десять лет назад эта дама не осмелилась бы пройти рядом с тем, у кого на левом рукаве вышито чёрное солнце.

– Забавная зверушка, – кивнул мастер Айнир. – Только болтливая очень. Я собак предпочитаю. Но ведь и магам разума надо чем-то себя занимать. Почему бы и не созданием шестиногих волосатых гусениц.

Оба усмехнулись. Маги ордена Разума отличались удивительной эксцентричностью и явно заметным безумием даже на фоне коллег из других Орденов, тоже не обладавших простым нравом.

– Музыка странная, – невпопад сказал Хагал. – Слышите?

Он наклонился вперёд, поставил ногу в высоком кожаном ботинке на бордюр.

– Одна и та же мелодия повторяется. Круг за кругом.

– У великой пианистки репетиция?

– Мастер, – жалобно вздохнул Хагал и обернулся к собеседнику. – Мастер, что вы хотите, чтобы я сказал?

– Подмастерье Хагал, я хочу, чтобы вы сами учились делать выводы.

Хагал в задумчивости поскрёб коротко стриженый затылок. Простоватое лицо его стало несколько рассеянным. Хагала сложно было назвать красивым или хотя бы привлекательным, но открытая улыбка и умные серые глаза вызывали чувство приязни у собеседников. Он был высок, широкоплеч, скуп в движениях и совершенно не соответствовал представлениям обывателей о магах. Традиционная для некромантов длинная одежда смотрелась на нем, как с чужого плеча и абсолютно не шла ему, делая тело бесформенным. В отличие от мастера Айнира, носившего это одеяние с небрежной элегантностью, дополняя его национальными деталями – такими, как, например, тюрбан. Хагал как-то раз застал процесс наматывания этого тюрбана на голову. На него уходила шестиметровая полоса ткани. Не считая замотанной головы, мастер отличался от эуропейца и чертами лица. Он глядел на мир темными раскосыми лукавыми глазами, и кожа его была желтоватого цвета. Как и все маги, перешагнувшие столетний рубеж, он давно перестал стареть и вечно выглядел на зрелые сорок лет.

– Хорошо, мастер, я постараюсь порассуждать, – покорно ответил Хагал. – Итак, третьего дня в магический отдел городской стражи поступил сигнал, что на улице имени великого поэта Робера Артуа произошёл всплеск тёмной энергии… Дежурные дважды проверили улицу, но ничего не обнаружили; прошлись по домам – и снова ничего…

– Верно, – кивнул мастер. – Только без лишних подробностей, очень прошу.

– Мать госпожи Анны Бейли в дом никого не пустила – сказала, что дочери нездоровится, однако не настолько, чтобы вызывать лекаря. На звонки по связывающему кристаллу ни мать, ни дочь не отвечают уже сутки. Но они дома – госпожа Эллен Бейли выходила дважды. Оба раза посетила рынок и кофейню.

Музыка оборвалась, тоскливо и печально упал последний аккорд, послышался странный скрежет. Хагал дернулся.