Эми Мун - Песня для оборотня

– Айвилл!

Миски и кувшин с грохотом полетели на пол, разлетаясь в дребезги. Путаясь в ослабевших ногах, он бросился к постели.

– Айвилл, Айвилл…

Твердил, как ненормальный, выпутывая безвольное тельце из шкуры. Лицо в обрамлении черных сальных волос мелькнуло смазанным пятном. Перед глазами все танцевало и прыгало, но взгляд сразу прилип к бледной коже, задержался на несколько глухих ударов сердца, а потом улиткой пополз по неподвижным чертам. И волосы на затылке стали дыбом от животного ужаса, острым прозрением, резанувшим по глазам.

– А-а-айвил… – застонал, не в силах поверить увиденному. – Нет, не-е-ет…

Он бредит! Это не мальчишка лежит сейчас перед ним неподвижно и тихо! Все это просто мираж измученного рассудка! Другой, гораздо меньше прежнего нос, совершенно изменившийся разрез глаз и появившиеся скулы… И только губы, эти сладкие пухлые губы… Которые могли принадлежать только…

– Женщина-а-а… Ты – женщина!

Крик разбился о бревенчатые стены, рассыпался осколками под треск рвущейся материи балахона и рубахи. И короткий болезненный рык завибрировал в горле, когда перед ним появились бинты. Серые, плотные тряпки, тугими кольцами обмотавшие всю грудную клетку.

Пальцы тряслись, когда он рвал грязную повязку, шум в ушах сплетался с жалобным подвыванием волка. Ему хотелось схватиться за голову, сжимая короткие пряди волос, и болью прогнать ещё худшее видение, чем некрасивый, испуганный самец. Два аккуратных, удивительно нежных холмика были теперь свободны, темные кружочки сосков могли бы вызвать пожар в груди, но его трясло, как в ознобе. И зубы клацали друг от друга, пока он резкими быстрыми рывками освобождал от грязной ткани худощавое тело.

Рёбрышки проступали под тонкой кожей – он ведь совсем не кормил ее нормально… Темные синяки виднелись на изящных изгибах плеч – отвратительные метки его силы, когда, потакая слепой ярости, он швырнул самку в озеро. Такая нежная! И следы от веревок на запястьях до сих пор не сошли.

Когда балахон вместе со штанами распахнулся в стороны – сомнений уже не оставалось. Выпуклый холмик лона был покрыт маленькими завитками. В последней отчаянной попытке доказать себе, что он ошибается, Кайрон коснулся темных волосиков. Гладко.

– Женщина-а-а…

Изломанный голос хрипел и булькал. Зверь не ошибся! Это он, он! Только он был слеп! Поверил собственным глазам, не пытаясь думать головой! Шарахался сам себя, погряз в собственном стыде и вместо того, чтобы услышать волка, твердил про собственную ошибку!

Девушка перед ним не шевелилась. Холодная, словно лёд, измученная жестокой лихорадкой. Он едва разбирал неровный стук сердца и слабое, прерывистое дыхание.

– Сейчас… сейчас…

Бормотал, то пытаясь растереть ледяные ручки, то замерзшие ножки. От собственной бесполезности тошнотворная слабость превращала тело в дрожащий студень.

– Айвилл…

И теперь ее имя звучало иначе, да и ее ли оно было?! Кайрон вскочил на ноги и, спотыкаясь, бросился в главную комнату. Крышка кованого сундука отлетела в сторону. Плащ из меха ширшола темно-серой занавесью мелькнул в воздухе. Привилегия сильнейших оборотней – он согреет в самый лютый мороз и вернёт тепло тому, кто в нем нуждается.

Айвилл изломанной куклой лежала на развороченной постели. Голова запрокинута, рука безвольно свисала, и длинные пальчики почти касались досок пола.

Завернув девушку, Кайрон бегом понёсся к шаманкам, и его не волновали ни удивлённые крики соплеменников, ни хлещущий по плечам ливень. Рубашка промокла почти сразу, сапоги скользили по мокрой траве, но серый мех ширшола почти не пропускал воду – лишь это было важным.

До просторного логова шаманок было ещё несколько десятков шагов, а он уже чуял тонких запах жженого дерева. Гвен там! Не ушла в горы или к горячим источникам, не умчалась белоснежной волчицей в ущелье, к священным камням, а сидела под плетёным навесом и резала из брусков обереги.

– Гвен! – выдохнул, падая на колени. – Вылечи ее!

– Твой волк ошибся, – не подымаясь головы, возразила демонова лисица, – не в этом ли ты убеждал всех и себя?

И хоть бы удивление или возмущение он услышал в ее голосе! Но нет. Он был сух и скрипуч, словно снег.

– Ты вылечишь ее! – рявкнул Кайрон.

А у самого душа в пятки ушла – шаманок не просят так нагло. Не приказывают и не требуют, как сейчас требовал он. Никто из вождей не может принудить вестниц Матери Волчицы сделать хоть что-нибудь.

И все-таки Гвен посмотрела на него. Пристально и долго. А потом, ни слова не говоря, сложила резные фигурки в плетёный ящичек и просто исчезла в недрах большого логова.

***

«Тебе стоит запастись терпением, если ты хочешь заставить инструмент петь соловьем, а не кашлять, как осипший от вина пьяница», – так любила повторять их соседка. Она была бродячим менестрелем, пока старость и усталость не заставили осесть тут, в их городке. Айлу рыжая Франко приметила ещё девочкой. «Чудный голосок, тонкие пальчики. Эй, пташка, что стоишь, распахнув клювик? Лети ка сюда! Научу колдовству!» Так заманила стареющая менестрель к себе на двор последнюю ученицу.

«Терпи доченька, твои силы – это дар». Руки мамы теплые и мягкие, а нежный голос звучит печально. Айла терпела. Ей было ужасно плохо, но она старалась сжимать зубы, чтобы те не стучали сильно. Целительская магия не даётся просто так – она рождается в стонах и лихорадке.

«Представь, что твои силы – это вода. И чтобы лечить, ей нужно дать выход. Терпеливо веди их к свободе» На берегу их озера Вилл выкопал небольшую ямку, которую тут же наполнила вода. А потом крепкой палкой провел борозду, выпуская влагу на свободу. Айла внимательно следила за тоненьким ручейком. Вилл так интересно рассказывал! Но учебу в Академии родители смогли оплатить лишь ему. Айла не обижалась. Лекарки иногда выгорали после родов, а вот магички никогда. Странная шутка Богов, но что поделать – Дар созидания хрупок и неустойчив.

«Айла, это почти не больно. Немножечко терпения и все» – шептал Кельвин, уговаривая на близость. Ей нравился этот страстный, срывающийся шепот, и лихорадочный блеск потемневших глаз. Не отталкивали лёгкие проглаживание спины и шеи, и даже поцелуи, хотя она считала странным засовывать язык в чужой рот. А ещё было ужасно приятно, что Кельвина не испугал ее высокий, больше чем у отца, рост. И наличие четырех сестер, что просто кричало об отсутствии нормального приданого. Она очень удивилась, когда приезжий парень выбрал не кого-нибудь, а нескладную «каланчу», и даже согласилась погулять вместе. Парни, конечно, глядели ив ее сторону, но лишь когда им нужна была помощь, ну или Айла вновь бралась за лютню, вспоминая уроки почившей Франко. Чаще, правда, им хотелось более близких отношений, но, рассчитывая на лёгкую добычу, они уставали ждать. Айла думала, что Кельвин поступит так же, и какова же была ее радость, что даже через полгода, он все еще называл их парой и не требовал близости. А на праздник Весеннего огня, может из-за хмеля, а может из благодарности, она все же согласилась потерпеть. Правда мало что поняла, кроме того, что пока не хочет повторять. Но Кельвин ее не бросил. И даже не упрекнул в побеге, едва только все закончилось. А через два месяца пришло письмо-вызов…