Ирина Зволинская - Проклятый дар

Ральф наклонился к отражению, смело заглядывая двойнику в глаза. Темнота его не пугала, он давно к ней привык. Она пульсировала и манила его, как когда-то в детстве, манил младших Бонков закрытый ход за статуей прадеда. Тогда он боялся, Ани и Рэн ушли одни, но теперь он с какой-то злой радостью всякий раз поддавался её приглашению.

Страх? Никакого страха. Только ненависть, да холодная ярость, пришедшие на смену детской абсолютной любви. Прекрасный и таинственный лес, по которому так скучала Ани… не горел. Ральф только зря извел весь отцовский бензин. И не только бензин, он и сам чуть было не выгорел, когда бил молниями в сухую осину.

Тьма клубилась вокруг, ерошила светлые кудри, потешалась над глупым мальчишкой. Кому он вздумал мстить? Ей ли? Себе? Он и сам бы сгорел в сердце чаши. Маленький трусишка, который никогда раньше не заходил так далеко один.

Острый запах бензина, отсыревшие спички. Молнии, с каждым ударом, будто отнимающие у него жизнь, и рассыпающиеся на множество белых искр. Они так красиво растворялись во тьме.

Пустые угрозы, лес не вернул ему брата.

– Не-на-ви-жу, – по слогам произнес Ральф.

Сжал зубы, лбом прижался к холодной поверхности зеркала, закрыл глаза. А когда открыл, тьма расступилась.

О, нет, она его не боялась, она вновь смеялась над ним. Она знала, как сделать ему больней. Синева взгляда. В отражении теперь был лишь он один. Мигнул свет, Ральф ладонями оперся о бортик длинной раковины. Лес забрал настоящего Рэндольфа, оставив ему тень.

«Боль, тоска, воспоминания. Ты ведь сам хотел забыть?» – хохотала тьма.

Тогда он потерял сознание от истощения. Очнулся дома, отец сказал, что нашел его у самой крепости. Ральф не знал, как вышел из леса, в памяти осталась лишь темнота, радостно принимающая его в свои объятья.

Темнота смотрела на него глазами брата, темнота улыбалась его улыбкой. Иллюзия, сотканная его желанием. Порождение леса, которое он любил.

– Верни, – тихо приказал он.

Отражение ответило ему полыхающей яростью во взгляде.

– Я знаю, ты слышишь, – выплюнул Ральф.

Засверкали неоном синие глаза, в проводах столицы на краткий миг ток остановил бесконечный бег. Странно, но он чувствовал его так далеко, и так легко.

Это ведь ты одарил силой, взяв плату вперед? А теперь отнимаешь и память?

Белые искры по таким же белым волосам. Пусть забирает свой дар! Чертов проклятый дар.

Если прислушаться, можно услышать Эдинбург. Шум крон, вой стаи волков и шелест крыльев хищной птицы. Стоит закрыть глаза, и лес перед тобой. А если поддаться, можно почувствовать его манящий зов.

Только он уже давно привык не верить ему.

– Ты действительно думаешь, что я вернусь? Вернусь к тебе? – злая усмешка. – Нет, я останусь здесь, – произнес Ральф и осознал, что слова эти не бравада и не угроза.

Он хочет остаться в столице, хочет строить свою жизнь вдали от Эдинбурга, потому что всей душой ненавидит свой лес.

– И Ани нечего делать у тебя, – сощурился он.

Отражение тяжело вздохнуло, Рэн печально посмотрел брату в глаза.

– Ани нечего делать здесь , – услышал он прямо в своей голове.

Оглушающий шепот, в котором сливалось множество голосов. Мужских и женских, звонких и детских, сильных и слабых, скрипящих, старческих, здоровых, больных. Ласковых, жестоких, добрых, злых…

Мучительный, отвратительный звук, заживо раздирающий его на части.

– И ты, дитя, скоро вернешься ко мне.

Дитя? Ральф расхохотался. Горький смех смел эхо чужих голосов, стало немного легче.

Как давно он ждал этого момента, чувствовал, догадывался? Нет, знал. Знал, что он всегда рядом. Слушает, наблюдает, присматривает. Прячется в темноте, мягким туманом стелется в ночных кошмарах, но молчит.

Он так хотел ответов, и теперь бездна говорит.

– С чего бы это? – выгнул Ральф светлую бровь.

– Люди, – губами Рэндольфа улыбнулся Эдинбург. – Они всякий раз вас предают. Нас предают. Я покажу.

Зеркало подернулось рябью, он еще не видел, но угадывал свой силуэт. Он, и не он. То же лицо, только будто моложе. Те же глаза, но другой, немного рассеянный взгляд. И почти та же форма, только вместо имперского орла буквы на груди.

Что-то капнуло на белый фарфор раковины. Ральфа качнуло, он недоуменно опустил голову вниз. Откуда кровь?

– Ты сопротивляешься мне, мальчик мой.

Он схватился за голову, та грозила немедленно разорваться на части. Падала на пол кровь.

– Ральф!

«Николас? Черт, разбудил…» – искреннее сожаление немного скрасило боль.

Горестно вздохнула рядом тьма, и он перестал сопротивляться, отдался ей. Она умеет быть нежной, он знал это как никто другой. Он уже терял в ней свое сознание.

Ральф недовольно жевал бутерброд. Нет, бутерброд был вполне себе ничего. Свежий хлеб, масло и два толстых куска ветчины и сыра. Недоволен он был не завтраком, а собой. Как он умудрился проспать весь вечер, а затем и всю ночь?

– Ты устал, – Ник пододвинул к нему баночку с джемом.

– Спасибо, – буркнул Ральф и под внимательным веселым взглядом друга намазал варенье прямо на сыр.

Интересно, он задал последний вопрос вслух, или Николас по его лицу догадался, какие мысли терзают друга?

Завтрак подходил к концу, большой длинный стол второго курса был полупустым. Впрочем, рядом с ними в принципе старались не задерживаться. Даже в столовой. Это, к слову, не огорчало ни Бонка, ни Фостера. Забавно, что оба они опоздали к началу учебного года, и обоих сокурсники встретили одинаково «радушно». Установившийся нейтралитет их более чем устраивал. Боятся, уважают, а что до дружбы…она была не нужна. Им хватало друг друга.

До появления рядом Николаса, Ральф даже не понимал, насколько был одинок.

– Вкусно? – с каким-то умилением в голосе спросил его Фостер.

– Нормально, – подтвердил он.

Ник тихо рассмеялся, сделал глоток кофе, отставил кружку. Достал из кармана сложенный вчетверо пожелтевший, будто от времени листок и протянул его Ральфу.

– Это что? – Бонк недоуменно смотрел на торчащий неровный край бумаги. Явно откуда-то выдранный, хоть и достаточно аккуратно.

– Это в некотором роде твое везение, – Николас довольно улыбнулся.

– Интересно в каком таком некотором? – сощурился Ральф.

– Тебе повезло со мной, – пояснил Фостер.

Ральф развернул бумагу, быстро пробежал по ровным строчкам глазами и почти сразу нашел свое имя. Лист включал фамилии на «Б», и Ральф Бонк значился здесь между Биремом и Бруксом. Не было таких фамилий на его потоке, да и список был написан от руки ровным каллиграфическим почерком, сейчас уже так и не пишут почти. В этом списке был упомянут Ральф Бонк – старший, отец его матери и его родной дед.