Ирина Критская - Белая ворона. Сборник рассказов

Вера искала. Нормальных было, хоть пруд пруди, один из нормальных жил в соседнем дворе в хорошем новом доме. Папа у него был директор помойки в их городке, а недалеко от этой помойки у него был и особнячок, трехэтажный, кирпичный, с садиком и маленьким парком и с липовой аллеей. Это помимо огромной четырехкомнатной квартиры. Сынок же, уже тогда, в своем ангельском возрасте, был слегка брюхат, смотрел исподлобья и немного искоса, носил кожаную кепку с маленьким козырьком и кожаную куртку, пузырящуюся на его тулове, как надувной пляжный мяч. Он картавил, презрительно тянул слова и поминутно сплевывал. Вера ему очень нравилась. Он каждый день совал ей мятую шоколадку в карман пальто, а потом лапал потными руками, стараясь попасть между юбкой и блузкой. Она разрешала. Хрупкая льдинка у нее внутри от этого не таяла, а наоборот, постепенно увеличивала свои размеры, острила грани. Тем более, что Вере очень нравилась польская софа в огромной комнате Нормального. И шикарный импортный магнитофон. И шоколадки. Она очень любила шоколад, особенно под рюмочку сливочного ликера. После пары рюмочек этого отличного зарубежного напитка с плиткой пористого белого шоколада Вера оказалась на софе Нормального. А потом, укутавшись в белоснежный пушистый халат, внимательно слушала дальнейший расклад своей жизни. И не возражала. Потому что возразить ей было нечего. Нормальный разложил все по полочкам, и Вере понравилось. Особенно ее согрела мысль о маленьком домике в Карелии среди заснеженных елей, который обещал подарить молодой семье помойный папа.

Только вот свадьбу она не помнила. Почему-то – совсем. Помнила только белейший вельветовый рукав мужниного пиджака, кружевной подол своего платья и свинцовые следы от полозьев свадебных саней.

И еще она не помнила маленький белый гробик, который быстро опустили в промерзлую землю и забросали стучащими комьями. Такое лучше не держать в памяти. Особенно "Бабам, не умеющим ничего нормально, даже родить наследника"

Не помнила Вера и развод. Только врезалось в память собственное лицо с кровоподтеком над верхней губой и синими подглазьями, треснувший, как пустая раковина, чемодан, валяющийся на снегу около такси и разбросанные собственные манатки. Которые она собирала дрожащими руками и запихивала под незакрывающуюся крышку…

Вера прокручивала пленку все быстрее и на потолке мелькали кадры. С каждым новым кадром ее лицо становилось все старше, волосы все длиннее и реже, нос все острее. Оттуда, с потолка на Веру смотрела уже худая грымза с гладко зачесанными в пучок волосами, жилистой шеей и острыми глазками. Вера почему-то не узнавала ее. А та – Веру узнала.

Рассвет уже начал пробиваться сквозь низкие тучи, плотной завесой прибившиеся к земле и спрятавшие луну, когда Вера встала и, кряхтя, как старуха, доплелась до гардеробной. Достала чемодан – тот самый, с плохо закрывающейся крышкой – пошарила. Фотография была на месте. Но, что самое странное – на месте был и Лешка. Он усмехался оттуда, откинув кучерявую голову и подмигнул Вере. Ласково…

Вздрогнув и перевернув фото, она пошла на кухню и грузно, если можно так сказать про костлявое тело, опустилась на стул. Налив воды, жадно выпила пару глотков, всхлипнула и окончательно проснулась. Сегодня был выходной, она собиралась вычистить квартиру до скрипучего блеска и сходить в кино. Вера любила пойти на дневной сеанс, посмотреть что-нибудь не очень умное и выпить чашечку кофе с миндальным пирожным в кафе.

Зазвонил телефон.

– Слушай, Верк. Не поверишь! Он пропал!

– Кто?

Вера слушала голос старшей, он звучал глухо, как из преисподней.

– Ну этот! Из тринадцатой. А ведь прям не жилец был.

– Как исчез?

– Да так. И тебе письмо передал. Приходи…

Вера влетела на этаж так, что сама чувствовала ветер за своей спиной, много лет она уже так не бегала. Быстро несясь по коридору, ловя на себе удивленные взгляды старшей и врача, она понимала, что расхристанная в спешке одежда и неподобранные, редковатые космы делают ее похожей на бабу Ягу. Еще немного, и она бы могла пролететь на швабре, стоявшей в углу около туалета, но приоткрытая дверь палаты не дала ей совершить этот, последний маневр. На гладко убранной кровати не было не складочки. Тумбочка тоже была идеально вытерта, и, если бы не письмо, валяющееся несколько небрежно, то можно было подумать, что это не палата, а казарма, солдаты из которой только что были выгнаны на плац. Вера схватила письмо и рванула его, чуть не располосовав пополам. Там было всего пара строк. «Вера, если не хотите потерять шанс, позвоните». И номер телефона.

– Смотри, видала, как кровать убрал? Ведь не было никого…Сам что ли? А вроде чуть дышал.

Старшая медсестра стояла сзади, подбоченясь, как бабка на базаре и с интересом смотрела на взъерошенную нянечку.

– Что это тебя? Коты драли?

Вера невидящим взглядом окинула палату и, молча подвинув плотное туловище старшей, вышла.

…

Телефон ответил сразу, как будто там, на другом конце линии, сидели и ждали ее звонка.

– Я вам говорил, Вера, что вы можете заработать. Очень хорошо заработать. Теперь ваш шанс, не упустите. Он очень хорошо платит. Очень.

Вера выслушала хриплый голос и перед ее глазами встал тот, надушенный елками рыбный пузан, который сунул тогда ей непривычную сумму. Это точно был он, не спутать. Она, почему-то очень испугалась. И молчала.

– Делать надо совсем немного. Первое – поселиться у Алексея. Второе – ухаживать. То есть мыть, переодевать, кормить. Готовить, убирать квартиру, стирать, гладить, короче выполнять домашние дела не надо, там своя прислуга. Медицинские назначения будет выполнять медицинский работник. Работы мало – оплата огромная. В день, а оплата ежедневная, вы будете получать…

Он назвал сумму, которая была баснословной. Поработав так хотя бы год, Вера могла бы исполнить свою заветную мечту – купить крошечный домик у моря с видом на прибой и абрикосами, персиками и мандаринами в садике, поступить на работу в местную больничку и забыть навсегда сумрачное лето и бесконечную зиму родного ненавистного городка. Но даже не это главное. Глядя тогда на бледное лицо своей забытой любви, Вера вдруг поняла, что она еще жива. И та, нежнолицая девочка просто спрятана в теле костлявой, старой, равнодушной ко всему курицы, как иголка в яйце утки. И надо только разбить скорлупу…

– Вы согласны?

Голос из хриплого вдруг стал противно тоненьким, даже заверещал, Вера вздрогнула и стала быстро записывать все что ей пищала трубка, испещрив лист своего пухлого блокнота тоненьким бисерным почерком. Как будто на снег спустилась стая воробьев…