Александра Мурри - Вместо тени

– У нас есть шесть дней, – Митаи запил не очень обнадеживающие слова, глотнув настойки из фляги.

Хоя понимала, что, вообще-то, у них гораздо меньше времени. На что? Она не знала. Точного ответа нет. И это самое страшное. До смеха, до слез.

В одном уверена – в месте, где можно найти хоть какие-то подсказки.

Поднялась и, не оглядываясь на лес, забыв попрощаться с Митаи, почти бегом направилась в библиотеку. Такие мелочи, как непрезентабельный вид, грязный маленький секрет, выставленный напоказ, – брюки, ее больше не занимали. Бежать ничто не мешает и то хорошо.

К разговору с Владыкой нужно подготовиться. Чтобы не только суметь правильно спросить, но и правильно понять его ответ. Если, конечно, ответит.

Митаи смотрел ей вслед. Его названая сестра и друг детства. Им обоим в то далекое время было несладко – одиноким детям в окружении чужих взрослых. Наследник Оссанлела не знал матери и отца потерял в тот миг, когда выяснилось, что магии в нем ни капли.

Такие разные – сын Владыки, пустой, обыкновенный воин, и Видящая, наделенная редчайшим даром. И такие похожие в своем одиночестве. Оно их и сблизило. Детьми они нашли якорь друг в друге.

Митаи не окликнул подругу, отпустил. Ей единственной доверяет полностью и за ее благополучие готов драться до конца. Хоть с кем. Хоть с собственным отцом.

– Теперь у нас на сутки больше, – Киреар позволил сгрузить себя на постель и, лишь устроившись удобно на подушках, открыл глаза.

Все его мысли занимал Владыка. Захваченная краем глаза сцена общения с ним ведуньи и еще одного светлого альва, пограничника, если судить по одежде. Разговора услышать не удалось, голоса звучали слишком тихо, да и кровь шумела у Кира в голове, как морские волны. Пульс стучал в ушах набатом. Проверка Владыки Оссанлела оказалась болезненной, по ощущениям – будто куски плоти по всему телу вырывали. Наизнанку выворачивало.

Но увиденное после насторожило больше, хотя, казалось, Кир достиг своего предела. Ан нет.

Советник, Крисшаян и охранники замерли рядом с постелью, словно родственники у ложа умирающего. Абсолютно ясный взгляд темного альва никак не вязался с состоянием, показанным минуту назад. Кровь из носа, пот, покрывающий бледную, с синим оттенком, холодную кожу. А губы растянулись в привычной ухмылке.

– Ну ты и засранец… – протянул Крисшаян, то ли ругаясь, то ли восхищаясь. Он искренне испугался за друга, уже прикидывая, где и как раздобыть у светлых толкового лекаря.

– Вот это ответственный подход! Вот это я понимаю! – воодушевился советник. – Как вернемся в Валаат, король высоко оценит твой вклад в дело! Сейчас надо хорошенько продумать дальнейшие шаги. Когда нас допустят к камню, мы используем свой шанс.

– И как именно, мы его используем? – уточнил Крисшаян. Захватнические планы советника Дамиса у него доверия не вызывали.

– Или мы его увозим с собой, или уничтожаем. Первое предпочтительнее, второе… подозреваю, легче.

– Легче? Вы понимаете, о чем говорите?

– Иного не дано, – сказал как отрезил Дамис.

8

У своего рабочего стола Хоя наткнулась на учителя. Он стоял спиной ко входу в зал, лицом к окну. Руки заложены за спину, тонкие хрупкие пальцы переплетены. Услышав торопливые шаги, обернулся. Взгляд, как всегда, рассеянный.

Учитель Одисс вдобавок к немоте почти ослеп. Следствие жизни, проведенной за чтением. Наказание? Избавление? Хоя никогда не спрашивала. С учителем их общение протекало без слов, ни единого – за все двадцать лет.

Странно? Хоя никогда до этого момента не задавалась этим вопросом.

В первый миг испугалась. Не ожидала, что учитель будет ее здесь ждать. Но быстро взяла себя в руки. Ничего предосудительного она делать не собирается. Просто читать. Как обычно, как всегда. Не яблоки сушеные есть. Никаких нарушений.

Учитель молчал, что не удивительно. Но и с места не сходил, загораживая Хое подход к рабочему месту. Мутный взгляд не отводил. Не понимая, чего от нее хотят, Хоя замерла напротив.

Через пару минут он поманил Видящую за собой. Ряды стеллажей, такой знакомый лабиринт. Поворот, второй – и через арку. Хоя могла бы пройти этот путь с закрытыми глазами.

Учитель подвел ее к своему столу, отодвинул ящик и вынул кипу исписанных листов. Среди свитков они Хое прежде не попадались. По виду довольно старые, чернила потускнели, почерк писавшего мелкий и неразборчивый, знакомый. Можно сказать – родной.

Учитель не дал их Хое в руки. Потряс в воздухе у нее перед носом и положил на стол. Развернулся и пошаркал прочь. Хоя стояла неподвижно, пока эхо шагов не стихло под потолком. А после перевела взгляд на стопку листов. Непонятно от чего ее пробрала дрожь.

Почерк, определенно, учителя. В первые года обучения Хоя частенько вынуждена была пялиться на него и ругаться про себя. Неразборчивый настолько, что понадобилось немало времени, прежде чем смогла разобрать. Но привыкла и сейчас читала свободно.

Буквы – исповедь. Каждая – точно в цель. В стучащее все быстрее и быстрее сердце.

Дочитав, Хоя поняла – учитель не вернется в библиотеку. Он ушел… умирать?

Где его комната – Хоя точно не знала. Но если подумать, то учитель всегда спускался в коридор, ведущий в их рабочий зал, с верхнего этажа.

В брюках гораздо удобнее перепрыгивать через две ступени на лестнице. Тускло освещенный коридор без окон. Тупик. Еще одна лестница вверх. Четыре двери. Одна приоткрыта. Хоя, не колеблясь, толкнула ее и шагнула внутрь.

Учитель Одисс сидел на краю постели, привалившись плечом к высокой спинке. Скупо улыбнулся ворвавшейся в комнату ученице. Хоя никогда прежде не видела его улыбки.

Она молчала. В присутствии немого учителя будто сама теряла способность говорить – так было всегда. Так и теперь – в их последнюю встречу.

Присела у его коленей, заглянула в лицо.

– Пожалуйста. Не оставляй меня, – прошептала.

Учитель накрыл ее ладонь своей. Пожатие настолько слабое, что Хоя его почти не ощутила. Слезы застлали глаза.

Ее просьба, первая и единственная, к учителю останется неисполненной. Он указал ей взглядом на дверь, дернул подбородком. Хоя не могла заставить себя подняться, отойти и сделать шаг за дверь. Слишком много изменилось, невыносимо много. И нестерпимо больно отпускать ставшего родным альва.

Он глубоко вздохнул, так что дыхание шевельнуло волосы Хои, вынул свою руку из державших ее ладоней и лег. Отвернулся к стене.

Хоя сидела на полу рядом, потеряв счет времени. Вспоминала, просила прощения, выкрикивала десятки вопросов, ругалась, умоляла и негодовала – все про себя, в абсолютной тишине.

В своем письме-признании, учитель не просил искупления или понимания. Он попытался исправить то, в чем стал соучастником, в том, что, он надеялся, еще можно исправить. Просил Хою стать Видящей. Настоящей. Такой, какая нужна Лесу.