Роман Алёшин - Летопись Затмения: Чему быть, того не миновать

– Да если бы, жить! За убийства, дорога нам в лучшем случае в петлю, а в худшем… – разбойник замолчал, напуганный мыслями о том, как обычно казнили разбойников с большой дороги, доставившим немало хлопот местным сотникам.

Глава II

МЕДВЕЖИЙ ХУТОР

Дальнейший путь обошелся без приключений, если не считать за приключения расплывшуюся в вязкую грязь дорогу и не прекращающийся ливень. Через два часа юные эквилары добрались до Луковок, одной из местных деревень, что расположилась в низине, близь хутора недавно почившего графа. В Луковках жил Зотик, близкий друг детства Леона и Готфрида. Обычный сельский паренек, пути с которым однажды разошлись в силу занятости юных пажей службой и обучением. Зотик был чуть старше своих друзей-рыцарей на два года и уже нажил троих ребятишек, двух мальчиков и девочку. У въезда в деревню стояла погрязшая в грязи кибитка, запряженная ездовым завром, не отличающимся скоростью, но обладающим запредельной выносливостью. Хозяин кибитки, старик в соломенной шляпе сидел внутри и праздно пережидал ливень, распивая брагу. Он помахал бутылью, приветливо встречая путников и улыбаясь беззубым ртом. Дождь застал его прямо на подъездах к деревне, и старик не стал искушать судьбу, желая отсидеться в своем укрытии.

– Доброго вам дня, халы! – приветливо прокричал старик, когда юноши проезжали мимо и те ответили ему тем же.

Хаты из соснового сруба смотрели на путников теплыми, желтыми глазами окон, побуждая поскорее оказаться внутри. Время близилось к полудню, но из-за пасмурной погоды, густого леса вокруг и сильного ливня, стемнело как вечером. Деревня Луковки довольно маленькая даже по меркам Линденбурга. Дюжина хат и все, не было даже постоялого двора. На юг по тракту расположилась деревня покрупнее, Соловьиная трель или сокращенно – Соловьи. Обычно путники останавливались там, благо в Соловьях имелся постоялый двор и даже подобие сельского рынка. Что до Луковок, то сюда заезжали разве что в гости к родне или заплутавшие путники. Свое имя Луковки получила из-за того, что ее основатели в основном выращивали и любили лиарский лук, сейчас же конечно же это уже было не так.

– Отдыхай, – погладив Грозу, произнес Леон и угостил лошадь яблоком, когда спешился и привязал ее в крытой конюшне подле хаты Зотика. Местные называли свои конюшни заврюшнями, в виду того, что в самой деревне лошади практически не использовались (в ходу были завры), разве что для дальних поездок в город.

Готфрид взглянул на плачущую сосну и арку в Зазерзалье. Последняя слыла главной местной достопримечательностью. Пятиметровая металлическая арка из перламутровой стали, завораживающая радужными переливами на солнце, похожими на перья Дашарских попугаев – очередные отголоски прошлого. Назначение арки неизвестно, может она исключительно декоративная? Чуть покосившаяся, но не заросшая мхом настолько сильно, как шпиль-указатель, встреченный ранее, за что спасибо жителям деревни. Местные следили за ней и чистили время от времени и все ради дивного чуда, – красивых переливов, хотя это лишь одна из причин. Основной же мотив, – сияние арки в темноте, бледное, но все же явное. Аркой же в Зазерзалье ее прозвали вот почему. Рядом с аркой росла себе одинокая сосна и был в деревушке обычай славный, на этой сосенке прохиндеев различных вешать. На ветвях этой сосенки сплясал свой последний танец не один десяток головорезов и еще больше нашли свое мрачное пристанище в земле вокруг нее. Потом кто-то из местных сочинил легенду, мол искра умерших проходит через арку в мир иной, который среди башковитых именовали как Зазерзалье. Так оно это название и прижилось.

Несмотря на наличие позорных столбов, юные эквилары не пожелали заковывать в них пленников, оставляя под дождем и в столь беспомощном состоянии. Вместо этого они крепко привязали их к разным деревьям, так, чтобы пленники не видели друг друга. Листва хоть как-то защищала от дождя, да и позиция удобнее. Стоять спиной к дереву, это не стоять согнутым в оковах позорного столба с колодками. Тут кое-что привлекло внимание Готфрида, нечто нарушающее деревенскую идиллию и просто режущее глаз. Речь шла о белоснежной мраморной статуе, изображающей девушку, сжимающую в кулаках приспущенную до пояса тогу. Как большой поклонник и знаток женских фигур, Готфрид восхитился мастерством скульптора, воссоздавшего или же создавшего сей образ. Девушка стояла на подиуме как живая, рыцарю казалось, что она хочет подставить свое нежное тело дождю, а потому спускает тогу, еще миг и та упадет ей под ноги. Струи воды, стекающие по скульптуре, подчеркивали изумляющую детализацию и внимание к деталям. Увы, эстетическое наслаждение портили повреждения – у статуи оказалась сколота грудь. Неизвестно, от того, что ее так часто лапали или же намерено сломали? Готфрид с досадой цокнул языком, размышляя откуда среди деревенских хат взялось сие чудо? Тут его глаз зацепился за атласную ткань, болтавшуюся на ветру как какая-то драная занавеска на веранде одной из хат.

– Что тут вообще творится? В Луковках поселился какой-то дворянин? – рыцарь указал на трепещущую под натиском ветра, ткань, которой самое место в роскошном особняке, а не подле деревенской хаты.

– Спросим у Зотика, что все это значит, – предложил Леон, пожав плечами.

Друзья направились к двухэтажной хате из сруба, подле которой и оставили лошадей. Стучать не пришлось, дверь распахнулась сама, едва не врезав по носу гостям. Своих давних друзей радушно встречал тот еще гигант. Рыжеволосый, на две головы выше Леона и Готфрида, с широкими как распущенные паруса плечами и ручищами крепкими и длинными как мачты. Скажи рыжеволосый мужчина, что может колоть ими дрова, удивления это бы не вызвало. На его фоне, оба рыцаря выглядели щуплыми мальчишками, которым едва ли исполнилось десять лет. Голос гремел под стать фигуре: зычный, властный. Не мудрено, что такой здоровый и сильный мужчина управлялся со всем тем хозяйством, что имела его семья.

– Вот эт дела-делишки! Эт кто же к нам пожаловал? Неужто Леон и Готфрид, два брата разной крови, но единой искры. – Широко и простодушно улыбаясь во весь рот, поприветствовал юношей Зотик, обняв обоих и прижав к себе так, что им стало тяжело дышать. – А ну заходи скорее! Сейчас обсохните как следует! Голодные с дороги ведь небось, а?

– Ты сейчас нас задушишь! – возмутился Готфрид, пытаясь снять с себя ручищу Зотика, а тот лишь громогласно расхохотался и отпустил друзей, похожих сейчас на промокших птиц: волосы липли к лицу, плащи болтались как тряпки, утратив всякий намек на былую изысканность.

– Рады тебя видеть, Зотик, – заходя в дом, произнес Леон.