Елена Самойлова - В тени охотника 1. Перекрестье дорог

Кто-то взял меня за освободившуюся руку, хоровод двинулся в последний раз по кругу – и тут неожиданно костер затрещал, а пламя резко пригнулось к малиновым светящимся углям под порывом невесть откуда налетевшего холодного ветра. Музыка сбилась, где-то сфальшивила скрипка, но потом огонь, будто бы собравшись с силами, загорелся ярче прежнего.

Странное чувство, будто бы треснул тот невидимый кокон спокойствия, то внутренний щит, держать который учат волшебники Одинокой Башни каждого из своих учеников. Учат днем и ночью, год за годом, и когда обремененное Условиями дитя вырастет, оно сумеет тщательно контролировать свои эмоции, а вместе с ними и колдовской дар. Ведь владеть им, управлять им – все равно, что танцевать джигу с наполненной до краев чашей в руках. И нельзя уронить ни капельки, нельзя расплескать драгоценную жидкость, ведь она – твоя суть и сущность, твоя магия и твоя душа. Расплещешь, вычерпаешь до дна – и останется от тебя лишь иссушенная, неспособная к колдовству оболочка, а душа взлетит острокрылой алой птицей со дна чаши и унесется в непостижимые дали, в бесконечность, и уж вряд ли вернется.

Вот и получается, что чем старше становятся ученики Одинокой Башни, тем реже яркие эмоции озаряют их лица. Они реже плачут и реже смеются, зато, когда приходить время колдовать, время сплясать джигу с собственной силой, они не отвлекаются на горечь потери, на месть и слезы, они сосредотачиваются на контроле за собой и собственной силой – и лишь потому способны не расплескать отведенную им Условиями чашу волшебства по сторонам, а собрать ее и нанести один-единственный мощный удар, которого будет достаточно даже каменному великану.

Но сегодня, сейчас, все ускоряющийся хоровод будто бы выдернул меня из искусственно созданной скорлупы спокойствия и отрешенности. Вытащил острокрылую алую птицу моей души на яркий свет, поближе к жарким огненным сполохам большого летнего костра, дал почувствовать его тепло, приятно жалящие искры, чувство единения и принадлежности к этому огромному и одновременно крошечному миру.

Я неслась в общем потоке, почти не чувствуя босыми ступнями нагретой за день теплой земли, слыша лишь отголоски задыхающегося, сбивчивого девичьего смеха. Я почти бежала – и смеялась сама, радуясь легкости и беспечности, затопившей меня изнутри.

Остановка.

Разворот.

Я уткнулась взглядом в грудь человека, стоящего напротив меня – на толстой медной цепочке у него висит круглый резной медальон с гладкой капелькой темного янтаря по центру. Подняла взгляд выше – и вздрогнула, рассмотрев на бледном, незагорелом лице светло-серые, неприятно-холодные с темным кольцом по краю радужки, глаза. Тени от костра причудливо ложились на высокие скулы, выделяя и без того резкие черты, твердый подбородок и едва заметную, чуть снисходительную улыбку, сокрытую в уголках губ. Темные волосы были убраны в простой хвост, за плечом незнакомца я заметила какой-то чехол, похожий на кожаный футляр, в котором обычно носят свои инструменты музыканты. Вот только глядя в явно благородное, невозмутимое лицо мне как-то меньше всего верилось, что этот человек – менестрель, те обычно поприветливее бывают, особенно на праздниках. Больше похож на отпрыска какого-нибудь высокого рода, из любопытства заглянувшего на деревенский праздник, чем на бродячего музыканта.

Я тяжело дышала после танца, волосы выбились из косы, тугими кудряшками щекотали мне лицо и шею, шнуровка платья распустилась, а венок съехал на ухо, прикрывая левый глаз широким резным листом папоротника. Я беззастенчиво таращилась на мужчину перед собой, разглядывала его лицо, одежду, странные, показавшиеся мне дымчатыми глаза, в которых будто клубились грозовые облака, не обращая внимания на добродушный свист и окрики из толпы.

– Дай венок, девица, – неожиданно произнес «менестрель» глубоким, хорошо поставленным голосом, нетерпеливо протягивая мне ладонь. Узкую, с длинными ухоженными пальцами без единого кольца. – Или не боишься, что совсем одна останешься?

С реки вновь подул непривычно холодный для лета ветер, пламя у меня за спиной пригнулось, на миг погрузив лицо незнакомца в тень так, что мне почудились в его глазах блеклая зелень, а правая рука уже сама собой стянула с моей головы венок, слегка растрепанный, но по-прежнему одуряющее пахнущий цветочным медом, и протянула его стоящему передо мной человеку.

Дымчато-серые глаза чуть сощурились, незнакомец протянул было руку к венку, но в последний момент передумал. Изящные, неожиданно сильные прохладные пальцы тугим браслетом оплели мое запястье, мужчина резко подтянул меня к себе – и наклонился, прижимаясь губами, пахнущими вереском, к моим губам, даря крепкий, торопливый поцелуй.

– Знаешь, а я… передумал, – его дыхание обожгло мое ухо. – Тебе стоит поискать тепла в другом месте.

Его пальцы разжались, освобождая мое запястье, и я отступила под свист и беззлобный смех в толпе, ошеломленная, все еще держа в опущенной руке измятый, растрепанный венок и чувствуя на губах горьковатый, пряный привкус – не вино и не наливка, что-то другое, будто пыльца с поздних, уже осенних цветов. Незнакомый менестрель снисходительно улыбался, а я только и смогла, что кивнуть в ответ, ощущая, как щеки начинают наливаться жаром от приливающей к ним крови, а из глубины души поднимается обида – глупая, детская, и от того особенно горькая.

Он шутливо поклонился, и я не удержалась – пробежала кончиками пальцев по своему ожерелью, дотрагиваясь до одного из камушков и высвобождая крохотную колдовскую искорку, легким движением мизинца перебрасывая ее на плотную ткань штанов нахала, которая сразу же начала тлеть.

– Непременно! – неприятно хохотнула я, ловко уворачиваясь от неожиданно быстро метнувшейся в мою сторону руки так, что она хватанула только растрепанный венок, и без того разваливающийся на отдельные стебелечки, и торопливо нырнула в смеющуюся толпу.

Так тебе! Будешь знать, как срывать поцелуи без спросу! Искренне надеюсь, что штаны успели прогореть до дырки на причинном месте, хоть немного наглости поубавится.

Помогая себе локтями, я все-таки выбралась к реке, оставив позади и костер, и наглеца с тлеющими штанами. Нет, похоже, он все-таки менестрель, привыкший к подобным шуточкам, а благородная рожа – всего лишь подарочек от высокородного отца, не признавшего бастарда. Я глубоко вздохнула, оглядываясь по сторонам и невольно проводя по губам ладонью, будто бы это могло стереть с них горьковатый цветочный привкус, когда услышала до боли знакомый раскатистый голос.

– Малая, да и ты здесь! – Я обернулась, и сразу же узнала в немолодом бородатом человеке, опирающемся на длинный, потемневший от времени деревянный посох, того бродягу, который когда-то увел меня из маленькой рыбацкой деревни на берегу моря. Того, кто так круто изменил мою жизнь, кто принес перемены и научил справляться со своими страхами.