Елена Самойлова - В тени охотника 1. Перекрестье дорог

– Арайя, ты куда собралась посреди ночи?

Я вздохнула. А слух у нее до сих пор, как у дикой кошки.

Тихо щелкнул огненный амулет – и тонкий лепесток пламени дотронулся до свечи, стоявшей на тумбочке рядом с Кристиной кроватью. Я посмотрела на сонную, с всклокоченными во время сна пушистыми светлыми волосами, соседку и подошла к своему сундуку, доставая оттуда теплую одежду – плотные шерстяные штаны с кожаными заплатами на коленях, чтобы удобней было ползать по земле, выискивая нужные травы весной и осенью, две рубашки, суконную жилетку с двумя десятками карманов и простеганную куртку, зачарованную от промокания. Пара потрепанных, но еще крепких сапог, смена белья… Я всегда была легкой на подъем, особенно сейчас, когда для того, чтобы отправиться в дорогу, достаточно было одеться потеплее и вытащить из-под кровати заранее собранную сумку, носить которую полагалось за спиной на двух широких кожаных лямках, наподобие кузовка.

– По делу, недели на две. Кто ж виноват, что провожатый приехал не днем, как я ожидала, а посреди ночи?

– Смотрю, ты давно уже готовилась, – Криста села на постели, спустив на пол ноги с длинными, узкими ступнями. – Сумку уже собранной держала. Старшие знают?

Я помолчала. Качнула головой.

– Так я и думала, – соседка сладко зевнула, потянулась, будто кошка. – Сбегаешь, значит. Может, и меня с собой прихватишь, а?

– Криста…

– Да шучу я, – она хихикнула, потом сунула руку под подушку и выудила оттуда тонкий нож с деревянной рукояткой в простых ножнах. Такой легко спрятать и за голенищем сапога, и за поясом штанов, и в рукаве. – Держи, пригодится еще. Не как оружие, так хоть как талисман – лезвие у него из холодного железа, а ты и так каждой тени шарахаешься. Держи поближе к телу, и ни один фэйри к тебе и близко не подойдет.

– Спасибо, – растерянно пробормотала я, беря нож и разглядывая причудливые вензеля, вырезанные на рукоятке. – Откуда красота такая?

– Да я почем знаю, – беззаботно пожала плечами Криста. – С собой принесла, из прошлой жизни, считай. Ты, кстати, не думай, я его тебе не насовсем дарю. Вернешься – отдашь. – Она белозубо улыбнулась, подмигнула мне, забираясь обратно в кровать и накрываясь одеялом по подбородок. – И только попробуй не вернуться, Арайя.

– Да вернусь я, вернусь. Никуда не денусь, – усмехнулась я, пряча нож за голенище сапога и охлопывая себя по карманам стеганой куртки, проверяя дорожные мелочи.

Один из карманов как-то подозрительно оттопыривался – я сунула в него руку и, к своему удивлению, извлекла глиняный свисток. Маленькую птичку с раскрытым ключиком и смешно выпученными глазками. Тот самый, который когда-то давно, еще в детстве, вручил мне Раферти. Интересно, когда я его успела сунуть в карман куртки? Думала, что его искать по всем углам придется, а вот поди ж ты…

Я взяла сумку за широкую кожаную лямку, забросила ее на плечо и шагнула к двери. Криста приподнялась с постели, чтобы задуть свечу, посмотрела на меня – и неожиданно подмигнула.

– Удачи, Арайя.

Я кивнула и вышла из комнаты, оставив за спиной мгновенно сгустившуюся тьму и запах свечного дыма…

Ночь была светлой и ясной. В небе – ни облачка, только частые россыпи звезд, узкий серпик молодого месяца, уже тускнеющий, соскальзывающий к горизонту, да мерцающая лента, Невестино Полотно, пролегла от горизонта до горизонта. Тишина обступает со всех сторон – звонкая, чистая, как прозрачная льдинка, такая бывает только осенью, когда тепло бабьего лета осталось позади, но проливные дожди еще не начались. Стылый ветер поднимается со стороны Ленивки, гонит в сторону Одинокой Башни густые клубы молочно-белого тумана. Еле слышно хрустят под ногами мелкие камушки, усыпавшие хорошо утоптанную дорогу, пар от дыхания легким облачком на мгновение зависает перед лицом и рассеивается без следа.

Снова в дороге…

Я скосила взгляд на Раферти, который неторопливо шел рядом со мной, беспечно помахивая кривоватой дорожной палкой и придерживая свободной рукой значительно отяжелевшую от припасов из Одинокой Башни сумку. Из дыры на ее боку забавно высовывались перья проросшей луковицы, а лямка, казалась, была готова вот-вот оторваться вместе с большим кожаным лоскутом, который непонятно каким чудом до сих пор удерживался на месте. Вечно растрепанная грива кудрявых с проседью волос почти касалась кончиками широких, чуть ссутуленных плеч, как будто Раферти наконец-то стал уступать прошедшим годам и клониться чуть ниже к земле. К дороге, с которой он, казалось, никогда и не сходил.

– Ты почти не изменился, – тихо произнесла я, отводя взгляд. – С того дня, как я переступила вместе с тобой через порог таверны, где работала моя мать. Ты такой же острый на язык старый бродяга, и прошедшие с той поры годы не только не согнули тебя, они даже седины в бороду не добавили.

– Может потому, что в ребре у меня давным-давно поселился беспокойный бес? – Раферти усмехнулся. – Ты тоже не слишком изменилась, малая. Конечно, ты стала чуть повыше, голос стал погромче и ты вместо того, чтобы дать пощечину нахалу, укравшему у тебя поцелуй, поджигаешь ему штаны с помощью колдовства. Но в глубине души ты все та же маленькая девочка, немеющая от страха перед темнотой. Вернее, перед тем, что в этой темноте может скрываться.

Я почувствовала, как к щекам жарко прилила кровь и смущенно пробормотала:

– Так ты все видел?

Густой, сочный хохот бродяги расколол ночную тишину, как брошенный камень вдребезги разбивает тонкий ледок, которым успело подернуться только-только замерзшее озеро. Раферти взмахнул палкой, с силой стукнул нижним ее концом о землю – и тишина рассыпалась окончательно. Откуда-то начало доноситься уханье совы, птичья перебранка, зашумели кроны деревьев, зашуршала подгоняемая ветром палая листва. Я невольно втянула голову в плечи и шагнула поближе к бородачу, внезапно уловив движение в густой тени, притаившейся у обочины дороги по левую руку.

– Малая, да это много кто видел, а тем, кто увидеть не успел – рассказали в подробностях. Не каждый вечер все-таки менестрелям девки в отместку за поцелуй штаны поджигают, да еще хорошо так. Дырища-то, говорят, во все причинное место была, едва самое ценное ты мужику не спалила. – Раферти улыбнулся еще шире, по-отечески приобнимая меня за плечо. – Хотя если бы и спалила, не думаю, что местные на тебя в обиде были б. Менестрели, они ж не только песни складывают да на лютнях играют – они еще и девок портят за здорово живешь. И хорошо, если девица, поддавшись на складные речи и хорошее обращение, не окажется через полгода с пузом поперек себя шире.

Предрассветная тень, притаившаяся у обочины дороги, чуть просветлела, будто бы на нее упал наконец зыбкий, неясный свет молодого месяца, высветив контуры палой листвы и комьев глины. Я подняла голову – небо на востоке постепенно серело, звезд становилось все меньше, а месяц казался подтаявшей зеленоватой льдинкой на бархатисто-синем фоне.