Кира Мюррей - Грешница, путь во тьму

Генрих тоже подошел, раскланялся, закивал, нахваливая очередную проповедь. Хотя слова немного менялись, но суть всегда оставалась прежней. Всегда пастор старался внушить в их души и головы страх.

– Дитя мое, – шепнула Маргарита Эдите на ухо, взяв её под локоть.

Девушка дернулась, широко распахнула глаза, как-то испуганно шарахнувшись. Резко повернулось, так, что казалось чудом, что не сломала тонкую, белесую шейку. Лишь узнав с каким-то опозданием свою воспитательницу улыбнулась, в её глазах засверкали звезды радости.

Она улыбалась, как деревенские девушки. В её улыбке не было той мягкой обольстительности, что были в улыбках знатных дам. Эдита была настолько яркой и эмоциональной, что не могла удержать это в себе. Её мысли и эмоции были как птицы, а тело – клетка.

– Мисс Фрэмптон, – слегка опустив голову в подобии поклона, шепнула Эдита, бросив взгляд за её плечо, пытаясь увидеть не подсушивает ли кто-нибудь их разговор.

– Мы не виделись так долго, может почтишь меня своим вниманием? Не найдётся у тебя времени, чтобы выпить чашку чая со своей старой гувернанткой?

– Не наговаривайте на себя. Вы все ещё молоды, – по-детски возмущенно возразила девушка. – Вы же знаете, я всегда найду время для вас.

– Хорошо, – мягко ответила.

Повела девушка за локоть к выходу из церкви. Миссис Эшби оборачивалась периодически, бросала через плечо взволнованные взгляды. Практически не говорила, отвлекаясь на свои мысли. Отвечала как-то невпопад и едва не угодила под повозку. Лошадь заржала, а девушка отскочила и после минуты удивления, громко рассмеялась.

Лишь когда они завернули несколько раз, уходя все дальше и дальше от церкви и нового дома Эдиты, девушка расслабилась. С блаженством рассматривала знакомые с детства грязные улицы. Наслаждалась криками торговок на рынке и спертым воздухом гниющих фруктов и овощей.

Они бродили меж прилавков, а продавщицы, вытирая грязные руки об передники, весело зазывали, расхваливая свои фрукты и овощи.

Эдита ловко лавировала меж людей, привыкшая к этим толпам с самого детства. Бросила несколько монет старушке-попрошайке, не отвлекаясь от разговора с Маргаритой.

– Мария, – радостно рассказывала Эдита о своей новой служанке, – милая девушка. Мне кажется она влюблена в нашего садовника. Он тоже милый парень, но уж больно красив. В таких влюбляться опасно. Можешь остаться с разбитым сердцем.

– Что же ты только о ком-то другом? – поджав губы, горестно спросила Маргаритка. – Не могу вытянуть с тебя ни словечка о себе. Как же твое сердце? Не разбито ли оно? Не трепещет ли любовью? Хорошо ли к тебе относится мистер Эшби?

Эдита неловко заломила себе пальцы, опустив взгляд.

А после уверенно задрала подбородок, Маргарита едва заметно улыбнулась, заметив знакомую манеру. Эдита всегда была откровенна в своих суждениях, ничего не боялась. Воспитательница опасалась, что брак может уничтожить её сильный нрав и сделает из борца по духу безвольную домашнюю пташку, что может лишь печально вздыхать сидя за вязанием, глядя в окно.

– Как полюбить мне того, кто навещает меня лишь ночами? Как полюбить мне человека от которого не слышала ни одного доброго слова?

Мисс Фрэмптон печально вздохнула, отошла немного в сторону, чтобы проезжающая медленно мимо повозка не испачкала её грязью. Кучер бил плеткой одну, старую клячу, которая слабо и медленно передвигала копытами и даже не пыталась взбрыкнуть. Лишь иногда била себя хвостом по копытам и тяжело фыркала, едва таща тележку с двумя разодетыми и нарумяненными дамами.

– Ничего не поделать, дитя мое. Твоя жизнь теперь намертво сплетена с его жизнью.

– И что мне делать? – недовольно фыркнула Эдита.

– Попытайся найти в нем что-то хорошее. Что-то хорошее всегда есть в человеке, всегда есть что-то за что можно полюбить.

Они не говорили о причинах.

Маргарита завела Эдиту в дом через заднюю дверь. Ей обычно пользовались слуги, вынося мусор, чтобы их не увидели за таким постыдным занятием.

Маргарита поднималась по ступенькам первой, за ней Эдита. Она придерживала подол платья, слегка приподнимая его. Он шуршал об ступеньки.

В их доме были старые, неровные, скрипучие ступеньки. Женщины крались по ним, как воры на второй этаж.

Маргарита открыла дверь в свою комнату. Та была деревянная и пошарпанная, выделяющая на фоне серых, немного неровных стен. Осталась в коридоре, пропуская Эдиту в комнату, боязливо оглядываясь.

Лишь стоило миссис Эшби зайти в комнату, задевая подолом дверной проем, как Фрэмптон, ещё раз оглядевшись по сторонам, шмыгнула в комнату и плотно закрыла за собой дверь.

В этом доме не было привычным беспричинно наведываться в чужие комнаты. Не врывались, особенно в комнату гувернантки. Она зародила в сердцах девушек уважение.

Эдита села на скупую, узкую койку. Как-то стыдливо сжала колени и покрутила кольцо на пальце с крупным изумрудом. Глядела на свои колени, как провинившаяся маленькая девчушка.

Будь её воля она стянула бы с себя все эти дорогие тряпки, чтобы не выделяться так ярко и абсурдно. Как кровавое пятно на белоснежных простынях в её комнате, после первой брачной ночи.

Но её муж не простил бы ей такую вольность. Уж слишком щепетильно относиться к своему имени.

Эдита не слышала от него, лишь от старушек, что помнили эти времена, что Иоханн происходил из небогатой семьи. Ходил в обносках и был посмешищем, когда же стал торговцем к нему ещё долго, едва ли не десятилетие, относились с каким-то пренебрежением.

Эдита понимала, что из-за этого вытекает его навязчивое стремление бросить людям в лицо свой достаток. Но отказывалась принимать это.

– Что тебя печалит, золотце? – мягко спросила мисс Фрэмптон, приподняв подбородок совей воспитанницы указательным пальцем.

Улыбалась ей с материнской лаской, видя за мишурой дорогой обертки все ту же маленькую девочку.

Когда она только пришла в этот дом, Эдита была ещё совсем малышкой. Выбежала ей на встречу и улыбнулась так ярко, что казалось, наступила весна, хотя за окном стояла вьюга.

Она была растрепанной и грязной. Была сорванцом, что постоянно залезает на деревья и бегает по двору, а ещё скачет по лужам.

Но сердце Маргариты растаяло.

Теперь, когда она смотрела на повзрослевшее личико этой же девчушки, ей казалось, что её сердце разбивается. За маской взрослости была вся та же доброта, храбрость и доля безумства. Желание вскочить на лошадь и мчаться туда куда стремится душа.

– Обнимите меня, мисс Фрэмптон, я так скучаю по материнским объятиям, – едва слышно, как-то стыдливо попросила Эдита.

– О, девочка моя, – со слезами в голосе, шепнула женщина. Она подалась ближе, прижимаясь в объятиях. Гладила по непослушным темным кудрям и едва заметно покачивала девушку, будто старалась её убаюкать, как младенца.