Кейси Доуз - Книга Авроры

Я захлопнула блокнот.

-3-

– Ясно.. – папа, нахмурившись, листал страницы блокнота, а я наблюдала за его реакцией.

Я так разнервничалась, что кинула в портфель лишь пару других книг, главным образом зацепившись за этот блокнот. Я решила вначале показать его отцу – так как реакция мамы была слишком предсказуема.

В середине блокнота он так же задержал внимание на тех карикатурах, что были нарисованы от руки. По большей части это была одна и та же фигура. Нечто, похожее телом на человека, однако голова делилась на две части. Над одной была половина нимба, из другой торчал огромный рог, а лицо было искажено отвратительной гримасой. Один глаз она усиленно закрасила синим (где нимб), а другой красным. Одна рука была протянута в сторону с раскрытой ладонью, а вторая сжата в кулак. Нога той половины, где был рог, оказалась копытом, а конечность существа с нимбом была представлена человеческой.

Все карикатуры были подписаны одинаково – Дарнордс.

Я помню, о нем на первой странице тоже была заметка. Ангел-демон. Судя по карикатурам, он был чем-то определенно нехорошим, хотя по ходу истории в блокноте о нем ничего не сказано.

Отец нахмурился еще сильнее, разглядывая эти рисунки, после чего захлопнул блокнот и глубоко вздохнул.

–Это вроде как одна из бабушкиных историй – начала я возбужденно – она ее, очевидно, написала после.. всего. Но она не похожа на предыдущие. Она говорит об этом, словно в реальности, и..

– Ати – отец печально качнул головой, отложив блокнот на столик и положил руку мне на плечо – детка, я понимаю, это не то, что ты хочешь услышать о своей бабушке, но сдается мне, мы все это давно поняли. Твоя бабушка была писательницей и очень хорошей, но к старости перестала отличать реальность от своих историй. Такое случается с теми, кому уготована не слишком благородная старость и у кого вдобавок слишком живо работает воображение, понимаешь?

– Да – кивнула я. Множество таких историй знала, старческое слабоумие, деменция, вечерняя спутанность, как это только не называют.

– Это прекрасные истории – продолжил он – но существуют они лишь в ее воображении, и пока твоя бабушка была в своем рассудке, они не покидали его стен, но когда ей стало.. немного хуже, они выбрались наружу и запутали ее. Вскоре она и сама не помнила, где правда, а где вымысел. Увязла в своих сказках. Стенка, отделяющая ее истории от реальной жизни упала, но сдается мне, это не самый плохой конец для нее.

Он снисходительно улыбнулся.

– Она искренне любила свои истории и если под конец жизни и правда стала считать, что была участницей и свидетельницей одной из них – значит, была счастлива. А на остальное.. – он кивнул на блокнот – не обращай внимание.

Я знала, что бабушка была не в себе, но не проводила с ней столь много времени, чтобы понять насколько.

– Она что.. – нахмурилась я – сошла с ума?

– Я бы так не сказал, милая – уклончиво протянул отец, говоря о своей матери – думаю, это профессиональный недуг. Да и какая теперь разница, правда?

Я кивнула.

– Я возьму? – я потянулась к блокноту.

– Конечно, милая.

Я уже собиралась выйти из комнаты, но в последней момент неуверенно повернулась обратно к отцу.

– Она говорила тебе что-нибудь об этом? – спросила я.

– О чем?

– О чем-то таком.. – неоднозначно пожала я, припоминая, как она просила меня наклониться и сообщала, что там ее уже заждались – что говорило бы о том, насколько она не в себе.

– Под конец она много чего говорила – вздохнул отец – и не только мне. Но не она первая и не она последняя. Старость скашивает любого, Атиль, не следует так эмоционально к этому относиться. Считай, что ты просто получила новую сказку.

– Мне не нравится эта сказка – честно призналась я – эта история.

– Тогда просто забудь о ней – посоветовал он.

Я ушла в свою комнату и положила блокнот в шкафчик. Конечно, можно было изменить бабушкино имя на какое-то другое, и посмертно выпустить ее последнюю историю в знак памяти о ней, но мне правда она не нравилась. Она показывала – лично мне – насколько бабушка была не в себе. Здесь уже работало не ее воображение, а ее болезнь. И поэтому вряд ли это можно было назвать ее творчеством.

К тому же, многое для публикации в этой истории оставалось непонятным и незаконченным, хотя бабушка всегда считала – что самое главное, это свести все ниточки в финале. Здесь же не сводилось большинство ниток, отсутствовал сюжет, как таковой, и многое было непонятным. Именно что записки сумасшедшего, но никак не цельное произведение.

– Пусть остается 120 книг – буркнула я себе под нос, закрыв шкафчик – еще одна ни к чему.

-4-

Следующий раз про блокнот я вспомнила лишь тремя неделями спустя, когда дом бабушки уже окончательно был передан (продан) той самой семье, с которой ранее был заключен предварительный договор. Если до этого момента родители еще могли передумать, заплатить штраф или что-то там, положенное после принятия залога, то теперь наша семья не имела никакого отношения к сооружению у озера, в котором целых сорок лет жила моя бабушка, известная миру больше как писатель-фантаст Аврора Онрат.

Мама не скрывала своей радости на счет этой сделки, отец предпочел в тот день сохранять нейтралитет, потому что, очевидно, какой-то своей частью все-таки был бы не против переехать в дом своей матери. Я же открыто демонстрировала свою неприязнь к завершению этой продажи.

Конечно же, никому не было до этого дела. Мама продолжала лелеять свою мысль на тот счет, что пора бы мне и переехать уже, начать самостоятельную жизнь, а не пытаться влиять как-то на решения своих родителей. Я бы согласилась, если бы речь шла о покупке какой-то мебели или даже перепродажи их собственного дома, но все-таки к дому бабушки мы все имели одинаковое отношение.

– На следующей недели поедем выбирать обои – сообщила мне мама.

Она была высокая, как я говорила, у нее были светлые волосы. Мой темный оттенок передался от отца. Она была стройная, черты лица у нее были слишком резкие и жесткие – выпирающие скулы, массивный подбородок, а так же широта ее плеч отнимали всякую возможность именовать ее красоткой. Но какая-та прелесть в ней все равно была. Волосы она всегда забирала в конский хвост, вечно сухие губы смазывала различными помадами и надевала блузки и футболки именно с треугольным вырезом, хотя с ее плечами именно этот вырез ей меньше всего шел.

Папа был даже чуть выше ее, но его черты были мягче, хотя он и мужчина. Не такие угловатые, что ли, зато были выразительные зеленые глаза. Но конечно же, мне передался карий от матери.

– Ага – отмахнулась я.

Мое «ага» означало не больше, чем «нет», но с вариантом на отвали. Типо, и отказала, и не пришлось при этом далее выслушивать все подряд. Обычно к одному и тому же вопросу мама не имела обыкновения возвращаться дважды, если он действительно ее не волновал.