Кейси Доуз - Книга Авроры

И вот когда они и поехали за обоями, мне стало особенно тоскливо. Почему-то печаль по утрате человека приходит всегда запоздало. Не когда он умирает, не когда его хоронят, а лишь потом, когда отсекают последнюю нитку от связи с ним. Моей ниткой стал бабушкин дом. Теперь, кроме книг, у меня от нее ничего не осталось.

Но поскольку взятые из шкафчика пара книжек была мне слишком хорошо знакома, я вновь вернулась в комнату и достала из шкафчика тот самый блокнот, о котором на время забыла.

Теперь я принялась изучать его более внимательно, и пролистывая каждую страницу, обнаружила еще одну схему. Она была в кипе пустых листов. Таковых в конце блокнота оставалось порядком тридцати и раньше я туда не заглядывала, думая, что пустые все, но теперь от нечего делать пролистала и их, потому нашла эти каракули.

Конечно же, так же принадлежащие бабушке.

«Иерархия.

Финубус – создатель.

Капитолий – сб серафимов, упр

Серафимы – высшие ангелы, наиболее приближенные к Финубусу

Архангелы, ангелы – ниже

Сатана – вл. ада

Архидемоны – приближенные ст.

Демоны – низшие

Васпес – др серафим, Капитолий, 1 из 5»

Большинство из криво написанного мне было непонятно. Слишком краткие сокращения, никакой возможности понять, что они означают. Да и, если честно, я сомневалась, что они означали хоть что-то даже для бабушки. Судя по нехронологическому неполному изложению, даже она не могла толком понять, какую историю хочет написать. Ах нет, точнее рассказать. Она ведь была в том состоянии, когда стена вымысла и реальности уже стерлись.

У нее получилась бы неплохая книга, если бы она выливалась из нее чернилами на листы, а не если бы бабушка сама прыгнула туда с головой, забыв где выход.

Я покрутила ее в руках.

Было такое чувство, словно бабушка начала мне рассказывать сказку, но очень скоро сама забыла, о чем говорила, и в итоге получился кавардак. Теперь я уже точно обмотала блокнот небольшим бантиком и окончательно уложила в шкафчик. Вряд ли он поможет мне напоминать о бабушке.

Только если о том, что к концу своих дней она была не в себе.

И я решила прочесть опубликованную версию Вурдалаков, до которой раньше не доходили руки. Здесь все было понятно, и здесь в каждом слове и обороте я узнавала свою бабушку. Даже представляла, как на том или ином предложении она бы улыбнулась, рассказывая это, или что-то вкрадчиво добавила. Или вот здесь, например, когда читателям только предстает образ Вурдалака Биргера, она наверняка вкрадчиво хихикала, описывая его большие клыки и представляя, какой ужас они наведут на детей. Сама уже зная, что Биргер окажется тем самым героем, который всех в конце спасет.

Закрыла книгу я только тогда, когда раздался характерный гудок ниссана. Значит, мама с отцом приехали и мне надо было спуститься и помочь разгрузить им машину с ремонтными покупками.

-5-

Ремонт продвигался вовсю, потому я зачастую старалась незаметно исчезать из дома. С одной стороны (рациональной, что досталась мне от матери) я понимала, что может ремонт в доме и необходим. Конечно, может необходимее только новый дом, но если выбора нет, то и ремонт подойдет – уже даже обои начали кое-где расходится. С другой стороны (эмпиричной, что досталась от отца, а ему от бабушки) я не хотела никаких изменений в доме, потому что те же обои в гостиной ассоциировались у меня с детством. Там, внизу, возле плинтуса, я разрисовала их в розовые цветы, а мама тщательно пыталась оттереть тряпкой и говорила, что следующий раз я за это сильно получу.

Конечно, мне ведь было уже не четыре, а семь.

А с чем у меня будут ассоциироваться новые обои? Ни с чем. Полное ничего. Я была тем, что не любил перемены настолько же, насколько любил. Я словно противоречила во всем и всегда самой себе в первую очередь, а с этим ой как непросто жить.

Противоречить другим – раз плюнуть. Ты зато всегда знаешь, чего именно хочешь ты. А вот вступать в конфликт с самим собой – работа затратная и тягостная. Подозреваю, всю жизнь не я воевала сама с собой – а мамин и отцовский характеры внутри меня боролись за право первенства. Что ж, за 20 лет пока никто из них не смог одержать безоговорочную победу. Подозреваю, война эта будет пожизненной, так как к примирению они не сделали и шага.

Потому я и старалась исчезать из дома в особо масштабные работы, как сейчас, когда отец с матерью драли старые обои в своей спальне. Денег с бабушкиного дома у нас было достаточно – но они не захотели нанимать рабочих.

А я не могла решить, чего я хочу больше – демонстративно начать акт неповиновения их очередному решению, или же наоборот решить, что я все-таки «за» ремонт и помочь им с этим. Дабы эти внутренние распри не разодрали меня, я и старалась к ним сильно не обращаться.

– Привет, Ати! – меня догнали девчонка лет пятнадцати. Единственный человек, кроме предков, с кем я иногда общалась.

Ну как иногда. Крайне редко, когда пересекались на улице.

– Привет, Кети – бросила я, не замедляя шага, потому ей самой пришлось меня догнать.

Кети – дочка наших соседей. Она слегка полновата, покрыта прыщами и угрями, потому у нее тоже не слишком-то много друзей. В какой-то день пару лет назад, когда я еще училась в школе, она решила, что присоединиться ко мне по пути будет веселее. А я решила, что она может идти рядом, если хочет. Она до безобразия глупа и еще достаточно наивна в своем пубертате, но разнообразия ради я иногда с ней болтаю.

Почему-то в сорок лет пятилетняя разница (по словам взрослых) совсем незаметна, однако в свои двадцать я прекрасно ощущала ту же разницу с Кети, словно водораздел или глубокую пропасть о двух берегах.

– Куда идешь? – уточнила я у нее, потому что она начала глазеть на меня. Это страшно раздражает.

– К репетитору – вздохнула Кет, сдунув прядь рыжих волос со своего низкого лба – мама считает, что арифметика поможет мне в жизни. Скажи, она тебе сильно помогла?

Я пожала плечами, и она восприняла это, как знак отрицания.

– Вот и я о том же! – Кет взбунтовано хмыкнула – ненавижу арифметику.

Я видела впереди развилку и точно знала, к какому репетитору идет Кети, она ходила туда уже не первый раз. Ей надо прямо, потому, чтобы от нее скорее отделаться, я решила на этом повороте свернуть право. Однако, не успели мы дойти до развилки, как за нами увязался щенок какой-то дворняги. Слишком большой для мелкой породы, слишком мелкий для большой типо дога или алабая.

–Как думаешь, может, это овчарка? – спросила Кети, восторженно начав гладить щенка. Тот был слишком худощав, а значит бездомный. Да и вид такой себе, как бы не блохами кишит.

А раз за ним не плетется никакая взрослая собака – дни его с наступлением холодов сочтены.