Берта Свон - Невеста по ошибке

– Что за… Народ, это уже не смешно!

Опять тишина.

– Ну ладно, – пробормотала Ира, – вы сами напросились.

Отец твердил, что ее пение способно уложить в гроб любого. Ну, или вытащить из гроба. В зависимости от степени «оживленности». Кто бы с Ирой ни играл, он явно следил за ее реакцией. А значит…

Ира набрала в грудь побольше воздуха и запела:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег на крутой [2] «Катюша». Популярная советская песня, один из неформальных символов Великой Отечественной войны. .

Пела она правильно, точно попадая в ноты, как и положено учительнице музыке. И вроде все верно, как и должно быть. Но… Громко. Тихо петь Ира не умела. А потому на ее уроках дети обычно сидели как можно дальше от любимой учительницы, когда та решала продемонстрировать им свои музыкальные таланты.

– Все, все, сдаюсь. Не ори.

Незнакомый голос, вроде бы мужской, раздался, когда Ира закончила петь первый куплет.

– Ненадолго тебя хватило, – усмехнулась она, разглядывая мелкого и щуплого старичка, появившегося перед ней, словно вылезшего из земли.

– Ты так орешь, – поморщился тот, – что ничье терпение не выдержит.

– А вот не надо было заводить меня непонятно куда, – хмыкнула Ира. – Ты кто?

– Домовой я местный. А ты? Тело одно, душа другая. Неместная душа-то.

– Вот у местных богов и спрашивай, что и зачем они натворили, – пожала плечами начитанная Ира.

Пифий, как называли вежливо местных ведьм, Генрих терпеть не мог. Гадалки с завышенным самомнением, чересчур умничавшие нахалки, так он костерил их про себя. При правителях империи пифиям воздавались почет и уважение, их услугами пользовались все представители известных родов. Генрих же, будь его воля, отправил бы их куда подальше, чтобы и духу их в империи не было.

Склочные, завистливые, горделивые, пифии обычно самые первые без приглашения являлись к младенцам и выдавали пророчества, родовые, чтоб их! Считалось, что до того как пророчество сбудется, ребенок не имеет права узнать его текст. Иначе… Нет, никаких кар небесных не ожидалось. А вот жизнь якобы могла пойти под откос.

Генрих, как и положено, о пророчестве не знал. Слышал только краем уха, что оно как-то связано с его будущей супругой и их возможной счастливой жизнью. Поэтому и тянул до последнего, перебирая невест, стараясь подобрать потише, попроще, поспокойней. И вот теперь отец, отсмеявшись, заявил, что пророчество сбылось!

Генрих шел за отцом, про себя ругаясь на все лады. Он уже догадывался, что пророчество напрямую связано с незнакомкой, появившейся в теле его жены, и ему заранее хотелось прибить всех пифий, разнести к демонам их жилище, а самому отправиться куда-нибудь в бордель. К девочкам и выпивке.

Родители жили в дальнем крыле дворца. Вернее, жили-то они отдельно, в своем собственном доме, в столице – отец занимал пост советника императора. А вот когда появлялись навестить непутевое чадо, то останавливались в крыле подальше, чтобы, как однажды витиевато выразилась мать, «не видеть творимого тобой разврата».

– Людвиг, Генрих? – мать, красивая полная блондинка, сидела с вышиванием на низеньком диванчике. – Что-то случилось? Генрих, разве ты не должен сейчас проводить время с молодой супругой?

– Не думаю, Линда, – качнув головой, ответил за Генриха отец. – Похоже, пророчество пифий все же сбылось.

Мать сверкнула глазами, но промолчала, и Генрих не смог понять, понравилось ей это или нет.

Пророчество, написанное на пергаменте, хранилось в кабинете у отца, в небольшой деревянной шкатулочке с резным верхом, украшенным мелкими алмазами. Отец же и взял пергамент в руки, развернул, зачитал:

– «Выберешь одну – получишь другую. Не спорь с богами – станет хуже. С ней станешь счастлив, если поумнеешь».

– И? – нахмурился Генрих. – Все пророчество? Три предложения, не связанных между собой? А если не «поумнею»? Может, проще развестись?

– И пойти против пророчества? – театрально подняла брови мать. – Сын, с пифиями не спорят.

– А если и спорят, долго не живут, – иронически добавил отец. – Когда ты познакомишь нас со своей молодой женой?

Ира сидела на невысоком табурете в небольшой, скудно обставленной комнатке без окон, освещаемой круглой люстрой под потолком, дула на горячий чай в фарфоровой чашке, плотоядно поглядывала на плюшки и варенье, расставленные на столике перед ней.

Домовой, Гришка, как он представился, заявив, что настоящее его имя нельзя знать никому, сидел на табурете напротив и горделиво поглядывал на Иру.

– У тебя тут уютно. Сам печешь? – кивнула Ира на вожделенные плюшки.

– Да щаз, – осклабился Гришка. – С кухни перенес. Они там и не заметят, а мне пропитание нужно.

Ира хмыкнула про себя: есть ворованное – отличное начало жизни в другом мире.

Туфли бы сброшены на пол, ноги – вытянуты. Платье все еще мешало, но Гришка пообещал переправить ее в комнату для слуг, когда закончат общение, так что с платьем можно было и потерпеть.

– Ну и как тут жить? – Ира обвела глазами помещение. – В моем мире, знаешь ли, не было ни домовых, ни магии, ни свихнувшихся оборотней.

– Дикий мир, – проворчал Гришка. – Как вы без домовых управляетесь-то?

– Как, как. Сами. Все сами. Ручками.

«Зато плюшки никто не таскает», – добавила про себя Ира, поколебалась секунду, но все же протянула руку за одной из плюшек.

– Дикий мир, – повторил явно впечатленный домовой.

– Слушай, а как тут с богами связаться? Ну, с местными? – плюшка оказалась сладкой, тесто буквально таяло на языке.

Гришка посмотрел на Иру так, как врач психбольницы смотрит на пациента, утверждающего, что он – единственный и настоящий Наполеон в этом здании.

– Боги там, – указал он пальцем в потолок, – мы – здесь.

– То есть никак, – «перевела» для себя Ира. – А как я пойму, зачем меня сюда перенесли? Причина должна же быть.

– Живи, – пожал худыми и острыми плечами Гришка. – Они сами тебе дадут понять, что им надо. Если захотят, конечно.

Отличная перспектива – ждать у моря погоды.

Ира вздохнула:

– Интересно, когда меня истерика накроет? Что? Что ты так смотришь? Замедленная у меня реакция. В детстве как-то утром от собаки котенка спасала, а перепугалась после обеда. Выла тогда я знатно.

В глазах Гришки появилось что-то, сильно смахивавшее на жалость.

– Бедный твой муж. И за что его боги так наказали, – выдал он.

Ира, проглотив последний кусок, только плечами пожала: это еще кто кого наказал. Псих ненормальный.

Знакомить родителей с женой Генрих желанием не горел. В самом деле, тут самому бы разобраться, что к чему. Куда еще и родителей? Потом пообщаются.