Никита Некрасова - Запасный вход

– Ну, ты, это, Данилыч, рукам то, волю не давай, пообломаю, если что.

Мастер оказался капризным, и приступать к делу не желал, пока не увидит комнату, где будет установлен «агрегат». Долго стоял столбом, разглядывая плитку, которой были обложены стены и пол, поглаживал их руками, цокал языком, восхищенно покачивал головой:

– Какая роскошь, какая роскошь!

И, постукивал и царапал ногтем, ложился навзничь, разглядывая потолок. И вот, наконец, в дело пошли лестницы, линейки, обследован был чердак и небольшой земельный участок за домом. Через две недели, на удивление всех домочадцев, душ заработал.

Один сварной бак из стали был установлен на чердаке, и специально для него было проделано оконце в крыше, чтобы вода дышала свежим воздухом и зимой и летом. Второй, на улице под навесом, плотно прикрывался тяжелой крышкой, от него, причудливо переплетаясь, ползли трубы по стене наверх, и лишь одна, возвращаясь, отдавала использованную воду земле, под корни плодовых деревьев.

Оленька открутила кран.

Первые холодны капли заставили ее вздрогнуть, но она тут, же расслабилась. И, вот уже не вода, а редкие белые снежинки, мягко опускаются на обнажено тело. За ними нежные, белые лепестки ромашек, вперемешку с красными от розы, своими шелковыми поглаживаниями, снимают «гусиную кожу», и лунный свет чередуется с солнечными лучами и теплый летний ливень смывает весь «негатив», – косые взгляды, осуждения, зависть, все, что нацеплялось за целый день.

Оленька радовалась, как ребенок, когда Василий установил чугунную ванну, это, действительно была роскошь, по сравнению с деревянной бочкой наполненной дождевой водой в сарае. Скучая по своему лесу, она сама составляла рецепты из хвои, и ромашки, из полыни и мяты, календулы и шалфея. Летом с Маняшей собирали их в лесу, сушили, раскладывали в полотняные мешочки, а зимой, все пили ароматный чай, правда ванной комнатой пользовалась только хозяйка.

Они грустно смотрели друг на друга. Огромный серебристый диск луны и одинокая фигурка в белоснежном пеньюаре возле окна. Отчего опять тоска на сердце? У нее есть все, что она желала за последние годы, к чему стремилась и о чем мечтала. Закончив на «отлично» медицинские курсы, её взяли в институт скорой помощи на должность старшей медсестры. Однако хозяйственная деятельность ей была не интересна, и она, обеспечив на день лекарствами и необходимым оборудованием сотрудников, бежала в хирургию, вскрывала гнойные раны, зашивала и бинтовала, иногда удавалось ассистировать профессору в боле сложных операциях. Пациентов было много. Рабоче-крестьянская милиция боролась с уголовниками и всевозможными бандформированиями, и каждый день из городов и окрестных сел поступали «огнестрелы», ножевые ранения, переломы и ушибы, и этим людям требовалась скорая медицинская помощь.

Уставала ли она? Да. Но, стоило, кому, ни будь шепнуть на ушко: «У дантистов шикарная флегмона», и она неслась на другой конец здания, выпрашивая разрешение присутствовать на операции.

Страдание и боль ежедневно присутствовали в ее жизни, но когда пациента выписывали, и у нее в кармане оказывался затертый леденец, или сушка или просто цветочек с клумбы, и, произносились бессвязные слова благодарности, она расцветала, утверждаясь в том, что нужна людям.

Когда-то эту мысль, стать доктором, вложил ей в голову Василий Степанович, и не ошибся.

Они так и жили под одной крышей, теперь уже в Москве, и дом так же делился на две половины. В те, редкие дни, когда он возвращался из командировки, они вместе ужинали, пили чай, он рассказывал забавные истории, она тревожилась об его работе, и очередной «сон», где его подстерегает опасность, тут же выкладывался в мельчайших деталях.

– Ты, все – таки думаешь обо мне, раз прихожу к тебе во снах?

Она улыбалась, отмечая про себя, что одежда на нем все та же рабоче-крестьянская, но выбрит он до синевы, и еле уловимый запах дорогого одеколона, которого в доме не наблюдалось, периодически улавливал ее капризный носик. Но в ее видениях рядом с ним не было женщин, а все больше серьезные мужчины в пенсне и моноклях, а они-то как раз и составляли враждебное окружение.

Где-то внутри шевельнулась благодарность, мама как всегда оказалась права. Василий оказался настоящим другом, любящим, преданным, но она не могла ответить на его чувства, да и он давно смирился с этим. Не о нем ли тоскует сердце, глядя не луну? Нет. Точно не о нем.

Сережа? Давненько не было известий… И… Тоже нет. Она мысленно перебрала ухажеров из числа врачей и пациентов. Никто не отозвался.

А луна все светила томной грустью безмолвно и загадочно. Оленька озябла, с трудом оторвавшись от созерцания прекрасного лика, подошла к постели.

Но вместо того, чтобы ощутить теплые, нагретые Маняшей простыни, она вдруг стала проваливаться в пустоту, и одновременно, жесткие мозолистые руки прикоснулись к спине, убаюкивая и осыпая ласками.

И с этими касаниями она ощутила вселенскую нежность и любовь, которая не имеет границ, как и вселенная, что окружала ее и его. Нескончаемые поцелуи, неистовые ласки доводили до изнеможения, в этих жестких объятиях она умирала и воскресала вновь.

– Это он, – молнией сверкнула мысль, но падение вниз прекратилось, и вот ее уже подталкивают вверх, к свету, теплому, сияющему, к истокам Мироздания, навстречу самому Творцу.

Она могла пересчитать все выпуклости на огрубевших ладонях, что прикасались к ней. А то, что это мужчина, мужчина-воин не было никаких сомнений. Но она не посмела оглянуться даже тогда, когда его руки скользнули подмышки, сомкнувшись на животе.

– Барышня, Ольга Семеновна, проснитесь, Вас спрашивают, срочно, на̒рочный из института. Катерина уже одета, вас ожидает.

Глава 10.

«Василий Степанович». Москва, «Склиф». 1925г.

Перепрыгивая через две ступеньки. Оленька «взлетела» на второй этаж, и с замиранием сердца постучала в кабинет профессора.

– «САМ» меня позвал, значит, будет операция, и именно я ему нужна, неужели ассистировать? А может, просто инструменты дополнительные нужны? Мысли лихорадочно бились друг об дружку: скальпели новые поступили на неделе, или шовный материал понадобился…

– Доброе утро, Леокадия Константиновна! А Михаил Иванович? Он меня вызвал, срочно.

Сухой взгляд поверх очков, которые постоянно сползали с узенького носа секретарши, не предвещал ничего хорошего, впрочем, как обычно. Это нормальное состояние «сторожевого пса», который никого не допускал к хозяину без лишней надобности.

– Ничего не знаю, я не в курсе.

Даже ее голос, скрипел как старое высохшее дерево.

– А где он?

– На операции.

– Так может, инструменты нужны, какие?

– Мне об этом не докладывали.